Вот так нескладно в полголоса
ни о чем не прошу тебя.
Только если возможно, немножечко
посиди тихо возле меня.
Без приставки к себе "осторожно"
и со словом к тебе "нельзя"
я скитаюсь озябшим волчонком
в малахитовой зелени дня.
Как жаль, что в жизни нет спроса
с тех, кто может летать.
Как жаль, что нет запроса
на тех, кто умеет ждать.
Ритмичность пульсации вправе
сказать, что нет перемен.
Но вряд ли в замочную скважину
увидишь весь мир, как он есть.
И сложность не в том, что вы были.
А сложность вся в том, что вы есть -
безумье мое и бессилье
рядом с теми, кому буду петь
всю жизнь, а может и больше.
И если вдруг спросит мой друг:
"Малыш, ты был счастлив?" -
Отвечу: "Быть может,
и чаще, чем сотни вокруг".
Вот так нескладно, в полголоса
себе иногда говорю:
"Не стоит так часто вторгаться в чужое
сознанье со словом "люблю!"
That's so awkward in a low voice
I'm not asking you for anything.
Only if possible, a little
sit quietly beside me.
Without a prefix to yourself "carefully"
and with the word "no" to you
I wander about as a frozen wolf
in the malachite green of the day.
What a pity there is no demand in life
with those who can fly.
What a pity there is no request
on those who know how to wait.
The rhythm of the pulsation is right
to say there is no change.
But hardly into the keyhole
you will see the whole world as it is.
And the difficulty is not that you were.
And the difficulty is that you are -
my madness and powerlessness
next to those to whom I will sing
all my life, and maybe more.
And if my friend suddenly asks:
"Baby, were you happy?" -
I will answer: "Perhaps
and more often than hundreds around. "
That's so awkward, in a low voice
I sometimes say to myself:
"You shouldn't invade someone else's
consciousness with the word "love!"
