У кого внутри расцветает любовь и голуби,
у кого романтизм-гниль- художество — по базаровски.
И поди разбери, что расцвело ей в голову,
там уже не росток любви —
там, пожалуй, заросли.
Просто это место... Они рядом и не стояли там,
не смеялись и не целовались влёт.
У нее тьма внутри солнечным светом залита,
по-французски щебечут птицы
и тает лёд.
Она смотрит на вывески так, будто хочет съесть их все.
И случайным прохожим немного жутко.
Ее голод тактилен, ей нужно наесться всласть.
Ей мерещится, что в нее непременно вместятся
все дома на проспекте и едущие маршрутки,
будто она имеет над миром власть.
В ее мыслях живут легенды и совпадения,
совы падают каплями с веток в лес.
И человек, образующий прободение
в самом сердце ее —
и как он туда пролез?
Новый вечер зажжён. Старый памятник смотрит пристально
на снующих людей советской еще закалки,
зеленоглазо-едущие такси
и нее, у кого что ни стих — то исповедь,
а рука по привычке тянется
к зажигалке,
хоть она и не курит — он очень ее просил.
Кто идет по вспаханной борозде
и кричит о любви каналам и перекресткам,
а потом греет руки на чьей-то чужой звезде.
Кто молчит, но ходя по проспектам-тезкам,
ощущает что-то теплящееся
везде.
"Я люблю тебя, слышишь? Ты — весна головного мозга.
Эта улица - самое лучшее место здесь".
Someone inside the blossoms of love and pigeons,
who romanticism-gnil- art - at Bazarov.
And go and see what has blossomed in her head,
there is not a germ of love -
there is, perhaps, the thickets.
It's just a place ... They were not there and there,
not laughing and kissing vlёt.
She darkness in sunlight flooded,
French chirping birds
and melts the ice.
She looks at the signs as if he wants to eat them all.
And bystanders a little creepy.
Her hunger taktilen, she needs to eat his heart's content.
She was imagining what it all means together
all the houses on the avenue and riding the bus,
if it has power over the world.
Her thoughts are living legends and matches,
Owl drops falling from the branches in the forest.
And the man, forming a perforation
in the heart of it -
and he climbed back?
New evening lit. Old monument looks closely
scurrying to the Soviet people still hardening,
Green-eyed taxi-riding
and she, who has neither the verse - the confession
a hand reaches out of habit
a lighter,
though she does not smoke - he asked her very much.
Who is on the plowed furrow
and cries of love channels and intersections,
and then warm hands on someone else's star.
Who is silent, but walking along the avenue-namesake,
It feels something Teplyaev
everywhere.
& Quot; I love you, do you hear? You - the brain spring.
This street - the best place here & quot ;.
