Правда то тяжела яко палица,
То криницею бьёт, то скалится;
Во хмелю - полымя печи -
Вспыхнет сполохом, обнажит мечи.
Будто гладь, что не ведает денца,
Меж сосцом да устами младенца
Тёплой каплею молока
Правда - зарево в облаках.
Как не становятся пеплом поленья,
Благоуханье - мертвенным тленьем,
Так преподобный в правду одет,
Бредёт, яко посуху, по шалой воде…
По моей по щеке слеза твоя,
Лишь на струны восклал персты Боян.
Быстро ль, медленно, поздно ль, рано ли
Правда явится болью да ранами.
На мозолях уставших рук,
В ухе, внемлющем сердца стук,
В тех очах, что не мыкают срам,
В зеркалах да мешках по утрам.
Меж мирской суетой да выреем,
Между тем, что зароем да выроем,
После кречела да пред зыбкаю –
Неугасною свеченькой зыбкою.
True, he was severely
Then Krinice beats, it will rock;
In Khmlya - the hollow furnace -
Flashes with a quick, revealed swords.
As if the smooth, which does not know the day,
Baretty's mouth
Warm drone milk
True - glow in the clouds.
How do not become ashes of lamps,
Blautely - Dead Thin,
So the reverend is truth
Radle, Yako, in a shawl of water ...
According to my cheek, your tear is yours,
Only on the strings exclaimed the gladers.
Quickly, slowly late
The truth will be pain and wounds.
On the corns of tired hands
In the ear, the stupid heart knock,
In those very clear worms,
In the mirrors, yes bags in the morning.
Between the worldly fuss yes, we reulted
Meanwhile, it will throw out
After the drake, and before Sybkayu -
Restless candle in a spoon.
