О чем ты успел передумать, отец расстрелянный мой,
Когда я шагнул с гитарой, растерянный, но живой?
Как будто шагнул я со сцены в полночный московский уют,
Где старым арбатским ребятам бесплатно судьбу раздают.
По-моему, все распрекрасно, и нет для печали причин,
И грустные те комиссары идут по Москве, как один,
И нету, и нету погибших средь старых арбатских ребят,
Лишь те, кому нужно, уснули, но те, кому нужно, не спят.
Пусть память -- нелегкая служба, но все повидала Москва,
И старым арбатским ребятам смешны утешений слова.
What did you manage to change your mind about, my father who was shot,
When I took a step with a guitar, confused but alive?
As if I stepped from the stage into the midnight Moscow comfort,
Where the fate of the old Arbat children is handed out for free.
In my opinion, everything is fine, and there is no reason for sadness,
And those sad commissars walk across Moscow as one,
And there are no, and there are no dead among the old Arbat guys,
Only those who need it fell asleep, but those who need it do not sleep.
Let memory be a difficult service, but Moscow has seen everything,
And the old Arbat guys find the words of consolation ridiculous.
