Луга мутило жаром лиловатым,
В лесу клубился кафедральный мрак.
Что оставалось в мире целовать им?
Он весь был их, как воск на пальцах мяк.
Есть сон такой, — не спишь, а только снится,
Что жаждешь сна; что дремлет человек,
Которому сквозь сон палит ресницы
Два черных солнца, бьющих из-под век.
Текли лучи. Текли жуки с отливом,
Стекло стрекоз сновало по щекам.
Был полон лес мерцаньем кропотливым,
Как под щипцами у часовщика.
Казалось, он уснул под стук цифири,
Меж тем как выше, в терпком янтаре,
Испытаннейшие часы в эфире
Переставляют, сверив по жаре.
Их переводят, сотрясают иглы
И сеют тень, мают, и сверлят
Мачтовый мрак, который ввысь воздвигло,
В истому дня, на синий циферблат.
Казалось, древность счастья облетает.
Казалось, лес закатом снов объят.
Счастливые часов не наблюдают,
Но те, вдвоем, казалось, только спят.
1917
солоИНК
The meadows were cloudy with lilac heat,
Cathedral darkness swirled in the forest.
What was left in the world to kiss them?
He was all like wax on his fingers.
There is such a dream - you don’t sleep, but only dream,
What do you crave sleep; that a man is napping
To which, through a dream, eyelashes burn
Two black suns beating from under the eyelids.
Rays flowed. Bugs flowed with the ebb,
A glass of dragonflies scuttled across the cheeks.
The forest was full of painstaking flicker,
Like a watchmaker’s tongs.
He seemed to fall asleep under the tapping of tsifiri,
Meanwhile, as above, in tart amber,
The most experienced watch on the air
Rearrange, checking in the heat.
They are being translated, shaking needles
And sow the shadow, mow, and drill
The mast of darkness that erected up
On the east of the day, on the blue dial.
It seemed that the antiquity of happiness was flying around.
The forest seemed to be embraced by sunset.
Happy hours do not watch
But the two of them, it seemed, were only sleeping.
1917
soloINK
