Борис Рыжый
В кварталах дальних и печальных,
что утром серы и пусты,
где выглядят смешно и жалко
сирень и прочие цветы,
есть дом шестнадцатиэтажный,
под домом тополь или клен
стоит ненужный и усталый,
в пустое небо устремлен;
стоит под тополем скамейка,
и, лбом уткнувшийся в ладонь,
на ней уснул и видит море
писатель Дима Рябоконь.
Он развязал и выпил водки,
он на хер из дому ушел,
он захотел увидеть море,
но до вокзала не дошел.
Он захотел уехать к морю,
оно — страдания предел.
Проматерился, проревелся
и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое,
оно само к нему пришло,
и, утреннее и родное,
заулыбалося светло.
И Дима тоже улыбнулся.
И хоть недвижимый лежал,
худой, и лысый, и беззубый,
он прямо к морю побежал.
Бежит и видит человека
на золотом на берегу.
А это я никак до моря
доехать тоже не могу —
уснул, качаясь на качели,
вокруг какие-то кусты.
В кварталах дальних и печальных,
что утром серы и пусты.
1999
Boris Red
The blocks distant and sad,
Sulphur in the morning and empty,
which look ridiculous and pathetic
lilacs and other flowers,
there are sixteen-house,
under the house poplar or maple
It is unnecessary and tired,
directed in the empty sky;
standing under a poplar bench
and buried his forehead in his hand,
her asleep and sees the sea
Dima Riabokon writer.
He untied and drank vodka,
dick he left the house,
he wanted to see the sea,
but before he reached the station.
He wanted to go to the sea,
it is - the limit of suffering.
Promaterilsya, bellowed
and snoring on the bench.
But the sea Blue,
it itself came to him,
and morning and native,
smiled lightly.
Dima smiled.
And though real estate lying,
thin, bald and toothless,
He ran straight to the sea.
Runs and sees a man
on gold on the shore.
And that I can to the sea
I can not get there too -
asleep, swinging on a swing,
around some bushes.
The blocks distant and sad,
Sulphur in the morning and empty.
1999
