Можно выйти на улицу, это не факт,
что вернёшься обратно. В театре антракт
чаще дольше чем действе, то есть спектакль
может вдруг оборваться, как глупый контракт
с этой жизнью, когда разбивает инфаркт.
Так случайны: погода, стихи и война,
эта женщина утром, бутылка вина
и, казалось, такой постулат как луна,
тоже может не выглянуть из-за того,
что находится в том полушарии сна
или же из-за густых облаков.
Крик не лучше, чем шёпот и наоборот –
многим слышно молчащего; стиснутый рот
не доказывает, что душа не поёт,
а глаза не кричат. Пулемёт не собьёт,
если нету патронов и возле стрелка.
Рухнул конь – понукаем за то седока.
Кто умнее умеет валять дурака,
но дурак, как и умный, одно для стрелка.
Все равны: перед смертью, в трамвае, в метро,
на собраниях, ночью, когда под ребро
подбирается страх и в висках бьёт как гром.
Даже если за окнами мчится перрон,
ты всё там же. Уехать из этих времён
невозможно. Чуть легче сменить континент,
если сможешь без водки и русских газет,
на которых лежит поперёк туша-сельдь,
и читает какую-то правду. Но бред
заключается в том, что её просто нет,
как и сельди, оставившей свой жирный след.
You can go outside, this is not a fact
that you will come back. At the theater intermission
more often longer than the action, i.e. a performance
may suddenly break off like a stupid contract
with this life when a heart attack breaks.
So random: weather, poetry and war,
this woman in the morning, a bottle of wine
and it seemed like a postulate like the moon,
may also not look out because
what is in that hemisphere of sleep
or because of thick clouds.
A scream is no better than a whisper and vice versa -
many are silent; clenched mouth
does not prove that the soul does not sing,
but your eyes don’t scream. The machine gun will not hit,
if there are no cartridges and near the shooter.
The horse collapsed - we push for the rider.
Who smarter knows how to fool around,
but a fool, like a smart one, is one for the shooter.
All are equal: before death, in a tram, in the subway,
in meetings, at night, when under the rib
fear is picked up and in the temples beats like thunder.
Even if the apron rushes outside the windows,
you're still there. Leave these times
impossible. It’s a little easier to change the continent,
if you can without vodka and Russian newspapers,
on which lies a herring carcass,
and reads some truth. But nonsense
lies in the fact that she’s just not there,
as well as herring, which left its greasy mark.
