Я с детства в воровской среде крутился-
В то время я не мог не воровать.
Однажды я на нары приземлился...
Прости меня, моя родная мать.
Попался я так глупо и случайно:
Гандон-подельник, сука, мусорской.
Он сдал меня и глазом не моргнувши
Нарушив этим кодекс воровской.
А "столыпинский вагон" везёт в неведомую даль
Под колесами его горе, слезы и печаль
Точно знаю, что я выйду, и тогда моё перо
Заточённое об камень фраерку войдет в ребро.
Мой срок мне очень долгим показался
На зоне было чахнуть западло
Но жил мечтой, что все же скоро выйду
И в кашу разобью его лицо.
Но вот пришла амнистия внезапно,
И клетку покидает вольный зверь.
И ты, петух, совсем не представляешь
Что сделать я могу с тобой теперь
А "столыпинский вагон" везёт в неведомую даль
Под колесами его горе, слезы и печаль
Точно знаю, что я выйду, и тогда моё перо
Заточённое об камень фраерку войдет в ребро.
I since childhood in the thieves wrestled
At that time I could not not steal.
Once I landed on Nara ...
Forgive me, my native mother.
I got so stupid and by chance:
Gandon-accomplice, bitch, garbage.
He passed me and did not blink
Violating this code in Vorovskaya.
And the "Stolypinsky car" is lucky in an unknown distance
Under the wheels of its grief, tears and sadness
I know exactly what I will come out, and then my pen
Sharpened about the stone, Frarca will enter the rib.
My term seemed to me very long
The zone was wanted
But I lived the dream, which still will soon come out
And in porridge, his face.
But the amnesty came suddenly,
And the cage leaves a free beast.
And you, rooster, you can not at all
What can I do with you now
And the "Stolypinsky car" is lucky in an unknown distance
Under the wheels of its grief, tears and sadness
I know exactly what I will come out, and then my pen
Sharpened about the stone, Frarca will enter the rib.
