Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний, в случайный.
Последний троллейбус, по улицам мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.
Последний троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры, матросы твои
приходят на помощь.
Я с ними не раз уходил из беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
в молчаньи, молчаньи.
Последний троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает, стихает.
1957
When I can’t overcome the trouble
when despair comes
I sit in the blue trolley on the go,
at last, at random.
The last trolley in the streets of mchi
vertices along the boulevards
to pick up all the victims in the night
wreck, wreck.
Last trolley, open the door for me!
I know how chilly midnight
your passengers, your sailors
come to the rescue.
I’ve gone out of trouble with them more than once,
I touched them with my shoulders ...
How much imagine kindness
in silence, silence.
The last trolleybus is sailing around Moscow,
Moscow is fading like a river
and the pain that pounded in the temple with a pestle,
subsides, subsides.
1957
