Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,
Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая,
А для меня твои тревоги и добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье ни покачнуло б шар земной,
Я всё равно паду на той, на той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
Hope I’ll be back when the trumpeter hangs up,
When he brings the pipe to his lips and the sharp elbow takes it away.
Hope, I will remain intact, the land is not raw for me,
And for me, your anxieties and the good world of your worries.
But if a whole century passes and you hope to get tired,
Hope, if death is necessary for me, will open its wings,
You command, then let the wounded trumpeter rise up,
So that the last grenade could not finish me.
But if suddenly, someday, I won’t be able to protect myself,
Whatever new battle shakes the globe of the earth,
I’ll fall on that one, on that one Civil one,
And the commissioners in dusty helmets will bow silently over me.
