Текст песни Франц Кафка - На галерее

(читает: Александр Дубина)

Если бы какую-нибудь хилую, чахоточную наездницу на кляче месяцами без перерыва гонял бичом перед неутомимой публикой по кругу манежа безжалостный хозяин, заставляя ее вертеться на лошади, посылать воздушные поцелуи, покачивать корпусом, и если бы эта игра под непрерывный гул оркестра и вентиляторов так и продолжалась в открывающемся все дальше туманном будущем под замирающее и вновь нарастающее хлопанье ладоней, которые на самом-то деле совсем не ладони, а паровые молоты, — тогда, может быть, какой-нибудь молодой галерочный зритель метнулся бы вниз по длинной лестнице через все ярусы, ринулся на манеж, крикнул бы «Стойте!» сквозь фанфары всегда подлаживающегося оркестра.

Но поскольку это не так, а красивая дама, белая и румяная, влетает сквозь занавес, который распахивают перед ней гордые униформисты; а директор, преданно ища ее взгляда, так и льнет к ней покорным животным; заботливо подсаживая ее на сивого в яблоках, словно она — его любимица внучка, отправляющаяся в опасное путешествие; никак не может решиться дать знак бичом; наконец, превозмогая себя, щелкает им; бежит с открытым ртом рядом с лошадью; следит в оба за прыжками наездницы; не может надивиться ее мастерству; пытается предостеречь ее английскими возгласами; яростно призывает держащих обручи конюхов быть предельно внимательными; перед большим сальто-мортале заклинает, воздев руки, умолкнуть оркестр; наконец снимает малышку с дрожащей лошади, целует в обе щеки и не может удовлетвориться никакими овациями публики; а сама наездница, поддерживаемая им, вытянувшись на цыпочках, в клубах пыли, с распростертыми руками, с запрокинутой головкой, хочет разделить свое счастье со всем цирком, — поскольку это так, галерочный зритель кладет лицо на барьер и, утопая в заключительном марше, как в тяжелом сне, плачет, сам не зная того.
(перевод С.Апта)

(reads: Alexander Dubina)

If some frail, consumptive rider on a nag for months without a break chased a ruthless owner with a whip in front of the tireless audience around the arena, forcing her to spin on a horse, send air kisses, shake her body, and if this game was accompanied by the continuous hum of the orchestra and fans so and continued in the ever-opening foggy future under the dying and growing clapping of palms, which in fact are not palms at all, but steam hammers - then, perhaps, some young gallery spectator would rush down a long staircase through everything tiers, rushed to the arena, shouted "Stop!" through the fanfare of the always accommodating orchestra.

But since this is not so, and a beautiful lady, white and ruddy, flies in through the curtain, which is being thrown open before her by the proud uniformists; and the director, devotedly seeking her gaze, clings to her obedient animals; carefully planting her on a gray apple covered with apples, as if she were his favorite granddaughter, going on a dangerous journey; cannot dare to give a sign with a whip; finally, overcoming himself, clicks it; runs with an open mouth next to a horse; keeps track of the rider's jumps; cannot marvel at her skill; tries to warn her with English exclamations; furiously urges the grooms holding the hoops to be extremely careful; in front of a large somersault, the orchestra conjures, raising his hands, to silence; finally removes the baby from the trembling horse, kisses on both cheeks and cannot be satisfied with any applause from the audience; and the rider herself, supported by him, stretched out on tiptoe, in clouds of dust, with outstretched hands, with her head thrown back, wants to share her happiness with the whole circus - since this is so, the gallery spectator puts her face on the barrier and, drowning in the final march, like in a heavy sleep, crying, without knowing it.
(translation by S. Apt)