Текст песни Фридрих Ницше - Утренняя заря - 0-2

Вопрос о добре и зле разрешался до сих пор самым неудовлетворительным образом: решать его было слишком опасное дело. Привычка, доброе имя, ад не позволяли быть беспристрастным: в присутствии морали нельзя мыслить, еще менее можно говорить: здесь должно – повиноваться. Критиковать мораль, брать мораль как проблему, это – признак безнравственности! Но мораль владеет не только всякого рода средствами устрашения, чтобы сдержать критические руки, ее безопасность заключается еще более в некотором искусстве очаровывать, которым она владеет вполне, - она умеет “вдохновлять”. Ей часто удается только одним взглядом парализовать критическую волю, бывают даже случаи, когда она умеет обращать волю против нее же самой и делать из нее скорпиона, вонзающего жало в свое собственное тело. Мораль испокон века обладала нечеловеческим искусством убеждения: не было и нет ни одного оратора, который бы не обращался к ней за помощью (даже анархисты – и те прибегают к морали, когда им надобно себя оправдать; они даже называют себя “людьми добра и справедливости”). С тех пор как на земле начали говорить и убеждать, мораль постоянно показывала себя величайшей мастерицей обольщения, - а что касается нас, философов, она была для нас настоящей Цирцеей.

В чем же причина того, что все философы, начиная с Платона, трудились напрасно? Отчего все воздвигнутые ими здания грозят рушиться или лежат уже в развалинах, хотя сами они честно и серьезно считали их “прочнее меди твердой”. О, как ошибочен ответ, который дают и теперь еще на этот вопрос – “потому что все они упустили из виду испытание фундамента, критику разума” – этот роковой ответ Канта не поставил нас, философов, на более твердую или хотя бы на менее зыбкую почву. И не странно ли, правда, требовать, чтобы орудие само оценивало свою пригодность и свое качество? Чтобы интеллект сам “познавал” свою цену, свою границу, свою силу? Не отзывается ли это даже немного бессмыслицей?.. Правильным ответом было бы то, что все философы строили свои здания, находясь под обольщением морали, в том числе и сам Кант; что они обещали искать “правду”, а на самом деле заботились только о том, чтобы построить “величественные нравственные здания”. Сам Кант простодушно называл свою “не блестящую, но и не лишенную заслуг” задачу и работу средством “уровнять и упрочить почву для в е л и ч е с т в е н н ы х н р а в с т в е н н ы х з д а н и й”. Увы! это не удалось ему. Даже наоборот!” можно было бы сказать теперь. С такой фантастической целью Кант был истинным сыном своего времени, которое более, чем всякое другое, было временем химер: таким остался он, к счастью, и в отношении к более ценному явлению своего века – сенсуализму, который он заимствовал в своей теории познания. Его коснулось жало и тарантуловой морали Руссо, в глубине его души лежала мысль морального фанатизма, исполнителем которого был Робеспьер с его de fonder sur la terre l’empire de la sagesse, de la justice et de la vertu. И чтобы создать свое “моральное царство”, он видел себя вынужденным приставить еще недоказанный митр, логическое “по ту сторону”, - для этого-то и понадобилась ему критика чистого разума. Говоря иначе, она не нужна была бы ему, если бы ему не потребовалось непременно свое моральное царство сделать недоступным нападкам разума: он чувствовал, что моральный порядок вещей слишком доступен для нападок со стороны разума. Принимая в расчет природу и историю, принимая в расчет отсутствие морали в природе и истории, Кант был, как и всякий хороший немец, пессимистом. Он верил в мораль, не потому, что она была доказана природой и историей, но не смотря на то что природа и история постоянно противоречили ей: credo, quia absurdum est.

The question of good and evil has so far been resolved in the most unsatisfactory way: it was too dangerous to solve it. Habit, good name, hell did not allow to be impartial: in the presence of morality it is impossible to think, even less can be said: here it must - obey. To criticize morality, to take morality as a problem, is a sign of immorality! But morality possesses not only all kinds of intimidation means in order to restrain critical hands, its safety lies even more in some art of enchantment, which it possesses completely - it knows how to “inspire”. She often manages to paralyze critical will with only one glance, there are even cases when she knows how to turn her will against herself and make a scorpion out of her, piercing the sting into her own body. From time immemorial, morality possessed the inhuman art of persuasion: there was not and there is not a single speaker who would not turn to her for help (even anarchists - even they resort to morality when they need to justify themselves; they even call themselves “people of good and justice” ) Ever since they started talking and convincing on earth, morality has constantly shown itself to be the greatest master of seduction - and as for us, philosophers, it has been a real Circe for us.

What is the reason that all philosophers, beginning with Plato, have worked in vain? Why all the buildings they erected threaten to crumble or are already in ruins, although they themselves honestly and seriously considered them “stronger than solid copper”. Oh, how erroneous the answer is given now to this question - “because they all lost sight of the test of the foundation, criticism of the mind” - this fatal answer of Kant did not put us, philosophers, on more solid or at least less unsteady ground . And is it not strange, however, to demand that the tool itself evaluate its suitability and its quality? For the intellect to “know” its price, its boundary, its strength? Does this not even respond a little nonsense? .. The correct answer would be that all philosophers built their buildings, being under the seduction of morality, including Kant himself; that they promised to seek the "truth", but in reality only cared about building "magnificent moral buildings." Kant himself simple-heartedly called his “not brilliant, but not without merit” task and work as a means of “leveling and strengthening the ground for greater value. x z d and n ". Alas! it failed him. Quite the contrary! ” one could say now. With such a fantastic purpose, Kant was the true son of his time, which, more than any other, was the time of the chimeras: he remained, fortunately, in relation to the more valuable phenomenon of his age - sensualism, which he borrowed in his theory of knowledge. He was touched by the sting and tarantula morality of Rousseau, deep in his soul lay the thought of moral fanaticism, the performer of which was Robespierre with his de fonder sur la terre l’empire de la sagesse, de la justice et de la vertu. And in order to create his “moral kingdom”, he saw himself compelled to put up an still unproven miter, logical “on the other side” - for this he needed a criticism of pure reason. In other words, he would not have needed it if he had not necessarily needed to make his moral kingdom inaccessible to the attacks of the mind: he felt that the moral order of things was too accessible for attacks from the mind. Taking into account nature and history, taking into account the lack of morality in nature and history, Kant was, like any good German, a pessimist. He believed in morality, not because it was proved by nature and history, but despite the fact that nature and history constantly contradicted it: credo, quia absurdum est.