Текст песни Хеллависа - А я молоденький парнишка

С деревьев листья облетают, Прямо в Сену и в Лоауну и в Горону, и везде, куда хотите,
Пришла осенняя пора - Pater Noster.
В поход крестовый все поперлись,
Фон Бароны - голодранцы, без штанов зато в кольчугах.
И понавешали крестов и на спины, и на плечи, и на жопы и везде куда попало.
За мною мой сеньор приходит.
Абсолютный, совершенный аденоид, стало быть драться - не умеет, и не может и не хочет.
Сказал, мол с ними ты пойдешь. Прямо завтра, на рассвете, ровно в полдень, как проснешься.
Маманя в обморок упала, прям с балкона, вниз башкою на кобылу, та взбесилась.
Сестра винище пролила, слуге на морду, тот доволен.
Друзья, маманю подсадите, на балкончик, как и было, вверх башкою, без кобылы!
Слугу положьте в погреб спать, пусть проспится алкоголик.
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать,
В святую землю подался, прямо с места, с сеновала, без штанов зато с крестами.
За мною вслед бежит невеста, рожа кисла словно тесто,
А вслед за нею мчится тесть и теща - рожа злее, жопа толще.
Отсюда мораль: никуда от тещи не убежишь,.
Сижу я в крепости высокой, метров восемь, может больше, я не мерил, стрелы свищут.
И к нам является магистр, морда ломом, звать Гиёмом.
"Здорово, братцы крестоностцы, Alma Matter, Pater Noster, вашу танки, всем спасибо!
Сейчас в атаку побегим, левым флангом, правым флангом, в общем, кучей.
ЭЭЭ хрен тебе -беги один!"
И вот, бегу я по бархану, по песку, на четвереньках, быстро-быстро, ведь убьют же.
За мной несется сарацин, семь на восемь, восемь на семь, ну и рожа, шире жопы, прямо вдвое, может больше я не мерил.
И удираю я в оазис, пусть мираж, зато не видно.
А этот пусть бежит один, по пустыне по песочку, к тамплиерам, пусть зарубят.
Летят по небо асосины, обкурилися все гашишим, глючат гады что летаю
Хотят засыпать нас замлей прям по плечи или по шею или вовсе по макушку
А я молоденький парнишка лет семнадцать, двадцать, тридцать, может больше я не помню
Лежу с отрубленной ногой, для маскировки, челюсть рядом, жрать охота.
Подходит мой оруженосец, звать Аксельом, иль Адельмом, иль Бертрамом, ой не помню,
"Давайте Вас перевяжу!" Грязной тряпкой, кось-на-сикось, сикось-на-кось, где же тут мои портянки, что в углу вчера стояли?
И в санитарную телегу, дышло гнуто, спицы биты, без колес и лошадь сдохла,
С собою рядом положу, для интересу, я не против, тока сзади носом к стенке, между трупов шоб не дуло.
И вот, прошло годов немало, лет семнадцать, двадцать, тридцать, а, сорок восемь,
Госпитальером я служу, не тужу.
Рощу целебные я травки, от запору и поносу, и другой различной хвори.
Оруженосца сторожу, от соседа - извращенца, тамплиера, садомита, совратит и не заметит.
На юг вороны полетели, до Прованса, может дальше, я не знаю, не сказали.
Пришла осенняя пора, усе на Зиланд.

From the trees the leaves fly around, Directly to the Seine and to the Loauna and to the Gorona, and wherever you want,
Autumn time has come - Pater Noster.
On a crusade, everyone fell upon
Von Barons are Holodrons, without pants, but in chain mail.
And they hung crosses on their backs, shoulders, assholes and everywhere.
My lord comes for me.
Absolute, perfect adenoid, therefore, to fight - can not, and can not and does not want.
He said they say you’ll go with them. Right at dawn tomorrow at exactly noon when you wake up.
Mama fainted, straight from the balcony, head down on the mare, she was furious.
Sister Vinishe shed, the servant in the face, he is satisfied.
Friends, plant Mama, on the balcony, as it was, upside down, without a mare!
Put the servant in the cellar to sleep, let the alcoholic oversleep.
And I’m a young boy of about seventeen, twenty, thirty,
He went into the holy land, right from the spot, from the hay, without pants, but with crosses.
The bride runs after me, my face is sour like dough,
And after her, father-in-law and mother-in-law rush - the mug is angrier, the ass is thicker.
Hence the moral: you won’t run anywhere from your mother-in-law.
I am sitting in a high fortress, about eight meters, maybe more, I haven’t measured it, arrows are whistling.
And to us is the master, face with a crowbar, to call Guyom.
"Wow, brothers crusaders, Alma Matter, Pater Noster, your tanks, thank you all!
Now we’ll run to the attack, left flank, right flank, in general, a bunch.
Eee fuck you, run alone! "
And now, I’m running along the dune, along the sand, on all fours, quickly, quickly, because they will kill me.
Saracens rushes after me, seven by eight, eight by seven, and the erysipelas, wider than asses, right by half, maybe I didn't measure anymore.
And I am escaping into an oasis, albeit a mirage, but it is not visible.
And this one let him run alone, through the desert through the sand, to the Templars, let them kill him.
Asosins fly across the sky, all hashim are smoked, all the bastards that fly are buggy
They want to fall asleep us right on the shoulders or on the neck or even on the top of the head
And I’m a young boy of about seventeen, twenty, thirty, maybe I don’t remember anymore
I’m lying with a severed leg, for disguise, the jaw is nearby, the hunt is eating.
My squire approaches, calling Axel, il Adelm, il Bertram, oh I don’t remember,
"Let's bandage you!" With a dirty rag, goat-on-goat, goat-on-go, where are my footcloths that stood in the corner yesterday?
And in the ambulance cart, it’s dying bent, the spokes of the bit, without wheels and the horse died,
I’ll put it next to me, for fun, I’m not against it, the Schaub did not blow the current from behind with its nose to the wall.
And so, many years passed, seventeen, twenty, thirty, and forty-eight,
I serve as a hospitalier, I do not bother.
I grow medicinal herbs, from constipation and diarrhea, and other various ailments.
I watch the squire, from the neighbor - a pervert, Templar, Sadomite, seduce and will not notice.
Crows flew south, to Provence, maybe further, I do not know, they did not say.
Autumn time has come, a mustache on Zeeland.