Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына?
Головой склоняясь до самого тына?
А через дорогу, за рекой широкой,
Также одиноко, дуб стоит высокий.
Также одиноко, дуб стоит высокий.
Как бы, мне рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Тонкими ветвями я б к нему прижалась
И с его листвою день и ночь шепталась.
И с его листвою день и ночь шепталась.
Но нельзя рябине к дубу перебраться...
Знать, судьба такая, век одной качаться.
Знать, судьба такая, век одной качаться.
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына?
Головой склоняясь до самого тына, до самого тына?
That you are standing, swinging, a thin mountain ash,
Leaning his head to Tyn himself?
Leaning his head to Tyn himself?
And across the road, beyond the wide river,
Also lonely, the oak is high.
Also lonely, the oak is high.
As if, to me as a mountain ash, to cross the oak,
I would then not bend and swing.
I would then not bend and swing.
In thin branches, I would press him against him
And with his foliage, she whispered day and night.
And with his foliage, she whispered day and night.
But you can’t move to the oak rowan ...
Know, such a fate is to swing alone.
Know, such a fate is to swing alone.
That you are standing, swinging, a thin mountain ash,
Leaning his head to Tyn himself?
Breaking his head to Tyn himself, to Tyn himself?
