Это копы, детка, а я – наркодилер – поставляю, произвожу.
Пусть тебя это не тревожит, смысл в тонкой нарезке, обуславливающей межу:
я нанизываю слова и буквы, им не больно, они – продукт,
поперечно или продольно, их не склёвывают голуби из продрогших рук,
если склёвывает публика, они застревают в горле хлебной крошкой,
арбузной косточкой, бревном в глазу. Если каяться в чём-то, то полной ложкой
огребать по самое «не хочу».
Но вот ты глядишь на меня с укором, и я молчу.
Нас ничто не связывает, только блики, только незатвóренный объектив,
ты прицеливаешься и щёлкаешь, словно я лисица, а это тир,
и уже никуда не скрыться, ни в густую чащу, ни в дрянной трактир,
ты выписываешь мне вечность, я выписываю мотив.
This is the cops, baby, and I - the drug dealer - supply, produce.
Let this not bother you, the meaning is in a thin cut, which determines the interval:
I string words and letters, it doesn’t hurt, they are a product,
transversely or longitudinally, they are not pecked by doves from cold hands,
if the public pecks, they get stuck in the throat with bread crumbs,
watermelon bone, a log in the eye. If you repent of something, then a full spoon
to rake at the most "I do not want."
But here you look at me with reproach, and I am silent.
Nothing binds us, only glare, only untouched lens,
you aim and click like I'm a fox, and this is a shooting range,
and nowhere to hide, neither in the thicket, nor in the crappy tavern,
you write me an eternity, I write a motive.
