Вы, с квадратными окошками, невысокие дома,—
Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!
И торчат, как щуки ребрами, незамерзшие катки,
И еще в прихожих слепеньких валяются коньки.
А давно ли по каналу плыл с красным обжигом гончар,
Продавал с гранитной лесенки добросовестный товар.
Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,
И сама собой сдирается с мандаринов кожура.
И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,
Электрическою мельницей смолот мокко золотой.
Шоколадные, кирпичные, невысокие дома,—
Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!
И приемные с роялями, где, по креслам рассадив,
Доктора кого-то потчуют ворохами старых «Нив».
После бани, после оперы,— все равно, куда ни шло,—
Бестолковое, последнее трамвайное тепло!
You, with square windows, low houses -
Hello, hello, St. Petersburg awful winter!
And they stick out like pikes with ribs, unfrozen rollers,
And in the hallways of blind people there are skates.
And how long has a potter sailed along the canal with a red burning,
I sold conscientious goods from a granite ladder.
Bots walk, gray walk around Gostiny Dvor,
And by itself peels off the peel from the tangerines.
And fried coffee in a bag, right from the cold home,
Gold mocha is ground with an electric mill.
Chocolate, brick, low houses, -
Hello, hello, St. Petersburg awful winter!
And reception rooms with pianos, where, having seated in armchairs,
Doctors treat someone with heaps of old "Nivs".
After the bath, after the opera - it doesn't matter wherever it goes -
Stupid, last tram heat!
