Месяцы бегут. Это лето 1918 года — самое кровавое и самое трудное. Летние дни, непостижимо прекрасные, все в золоте и синеве, стоят как ангелы над чертой смерти. Каждый из нас знает, что войну мы проигрываем. Об этом много не говорят. Мы отходим, после нынешнего большого наступления союзников мы уже не сможем продвигаться вперед, — у нас нет больше людей и боеприпасов.
Однако кампания продолжается… Люди продолжают умирать…
Лето 1918 года… Никогда еще наша жизнь с ее скупо отмеренными радостями не казалась нам такой желанной, как сейчас, — красные маки, теплые вечера в полутемных, прохладных комнатах, черные, таинственные в сумерках, деревья, звезды, шум струящейся воды, долгий сон и сновидения… О жизнь, о жизнь!
Лето 1918 года… Никогда еще не знали мы более тяжких мук, чем те невысказанные муки, которые мы терпим, выступая на передовые. По фронтовым частям поползли невесть откуда взявшиеся и будоражащие слухи о перемирии и о мире. Они сеют сомнения в сердцах, и идти туда стало так невыносимо трудно!
Лето 1918 года… Никогда еще окопная жизнь не была более горькой и ужасной, чем в часы, проведенные под огнем, когда бледные, прижавшиеся к грязной земле лица и судорожно сжатые руки молят об одном: «Нет! Нет! Только не сейчас! Только не сейчас, когда так близок конец!»
Лето 1918 года… Ветер надежды, несущийся над выжженными полями, неистовая лихорадка нетерпения, разочарования, небывало обостренный, трепетный страх смерти, мучительный вопрос: почему? Почему этому не положат конец? И откуда эти настойчиво пробивающиеся слухи о конце?
Months are running. This summer of 1918 is the most bloody and most difficult. Summer days, incomprehensibly beautiful, all in gold and blue, stand like angels over the line of death. Each of us knows that we are losing the war. This is not talked about this. We depart, after the current big offensive of the Allies, we will no longer be able to move forward - we do not have more people and ammunition.
However, the campaign continues ... People continue to die ...
Summer 1918 ... Our life with her sparingly measured joys has never seemed to us as desired as now - red poppies, warm evenings in dark, cool rooms, black, mysterious at twilight, trees, stars, noise of flowing water, long sleep And dreams ... Oh life, oh life!
The summer of 1918 ... We never knew more severe torments than those unspoken torments that we suffer, speaking at the advanced ones. Along the front -line parts, the same and exciting rumors about the truce and about the world crept from where. They sow doubts about the hearts, and going there became so unbearably difficult!
The summer of 1918 ... Never before the trench life was more bitter and terrible than during the hours spent under fire, when the pale faces pressed to the dirty ground and frantically compressed hands pray for one thing: “No! Not! Not now! Not now, when the end is so close! "
The summer of 1918 ... The wind of hope rushing over the scorched fields, the frantic fever of impatience, disappointment, the unprecedentedly heighten, reverent fear of death, a painful question: why? Why don't they put an end to this? And where are these persistently breaking through the end of the end?
