Ой, на горе калина стояла,
Нашим хлопцам перемена стала.
Нашим хлопцам перемена стала,
Только нету тому перемены.
Только нету тому перемены,
Что вин ходэ поздно до дивчины.
Что вин ходэ поздно до дивчины,
А дивчина казака любила.
А дивчина казака любила,
Спать ложила на мягку перину.
Спать ложила на мягку перину,
Укрывала белым одеялом.
Укрывала белым одеялом,
Затуляла сэредне виконце.
Затуляла сэредне виконце,
Чтоб не пекло на казака солнце.
Чтоб не пекло, дальше не светило,
Чтоб казака рано не будила.
Встал казачек, глянул на виконце,
Поднялосе пять полуден солнце.
Ой, дивчина, что ж ты наробыла,
Сама встала, меня не збудила.
Ой, дивчина, ты ж меня не любишь,
Сама встаёшь, а меня не будишь.
Ой, казачик, если б не любила,
Первой зорькой я б тебя збудила.
Oh, on Mount Kalina stood,
Our ceremony has become a change.
Our ceremony has become
Only there is no change.
Only there is no change,
That wines Gueon late before the range.
That wine goes late before the range,
And the divine Cossack loved.
And the Dival of Cossack loved,
Sleeping lay on a soft feather.
Slept lying on a soft feather
Sheltered with a white blanket.
Shelled with a white blanket
Sarred Viconeta.
Sedaled the season,
So as not to bake on the Cossack sun.
So that does not bake, it does not shine further,
So that the Cossack soon did not wake.
The Cossacks got up, looked at the Viconeta,
Podnyosha five half thewliness of the sun.
Oh, divine, what are you dangerous,
He herself got up, I did not quit.
Oh, divine, you don't love me,
Hold you, and you will not be walked.
Oh, Cossack, if I didn't love
The first dawn I would grab you.
