Видишь, мой взрослый мальчик, стали длиннее ночи.
Выросли дни и недели, год превратился в два.
Здесь без тебя так пусто - я разрываюсь в клочья.
Так по тебе тоскую, не подобрать слова.
Стали длиннее ночи, я разрываюсь в клочья.
Так по тебе тоскую.
Черные-черные ветви, белые-белые листья,
Красные-красные реки в стеклянных глазах.
Лампа горит третьи сутки, в памяти крутится лента.
Там, где ты на меня так смотришь и твои ямочки на щеках.
Красные-красные реки, в памяти крутятся ленты -
Тот самый кадр, где твои ямочки на щеках.
Видишь, мой взрослый мальчик, стали длиннее ночи.
Выросли дни и недели, год превратился в два.
Здесь без тебя так пусто - я разрываюсь в клочья.
Я разрываюсь.
See, my adult boy, steel has become longer than a night.
Rose days and weeks, year turned into two.
Here without you is so empty - I burst into the shreds.
So for you long, do not pick up words.
They became longer than the night, I burst into shreds.
So for you fat.
Black and black branches, white-white leaves,
Red red rivers in glass eyes.
The lamp burns the third day, the tape is spinning in the memory.
Where you look at me so much and your pits on the cheeks.
Red-red rivers, ribbons spin in memory -
The same frame where your pits are on the cheeks.
See, my adult boy, steel has become longer than a night.
Rose days and weeks, year turned into two.
Here without you is so empty - I burst into the shreds.
I burst out.
