Текст песни Ю. Лермонтов - Да, такова была моя участь с самого детства

Оригинал:
Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. Впрочем, я не прошу вас разделять мое мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало.

Original:
Yes, that was my fate from childhood. Everyone read on my face signs of evil feelings that were not there; but they were supposed to - and they were born. I was modest - they accused me of deceit: I became secretive. I deeply felt good and evil; no one caressed me, everyone insulted me: I became vindictive; I was gloomy, - other children are cheerful and talkative; I felt taller than them - they put me lower. I became envious. I was ready to love the whole world — no one understood me: and I learned to hate. My colorless youth proceeded in a struggle with myself and light; my best feelings, fearing ridicule, I buried deep in my heart: they died there. I told the truth - they did not believe me: I began to deceive; knowing well the light and the springs of society, I became skilled in the science of life and saw how others without art were happy, taking advantage of the benefits that I had so tirelessly sought. And then despair was born in my chest - not that despair that is being treated with the barrel of a gun, but a cold, powerless despair, covered by a graciousness and a good-natured smile. I became a moral cripple: one half of my soul did not exist, it dried up, evaporated, died, I cut it off and left it, while the other moved and lived at the services of everyone, and no one noticed, because no one knew about the existence of the deceased its half; but now you recall the memory of her in me, and I read to you her epitaph. To many, all epitaphs in general seem ridiculous, but I don’t, especially when I remember what lies beneath them. However, I do not ask you to share my opinion: if my trick seems funny to you - please laugh: I warn you that this will not upset me a lot.