красный Мальборо, фрустрация и чистые холсты.
мои произведения - дерьмо, я снова пуст.
я перечитываю заново свои стихи,
и сердце будто в терна куст.
сейчас все хорошо, признаюсь.
качаются на волнах трупами мои обиды.
прошу, пожалуйста, хотя бы напишите
как мне дойти туда, где снова в светлом платье улыбается она.
скажите, что такое проза?
скажите как ее писать.
чтоб вновь укутанный я в плед уютный цвета розы
вино горячим чаем запивать.
чтоб озера глубины в 5 утра
меня согрели и обняли.
и следом поглотили чернь мою,
которая покоя не дает.
кровь с её алых порезанных рук стекала в грязную ванную, каплями рисуя силуэты замерзших домов цвета вишен.
в плеере на репите под вздохи и свет луны играл джой дивижн.
а она вспомнила как в два часа ночи сбегала из дома чтоб послушать поэмы тайком у окна, что читал неизвестный поэт.
ночь играла на арфе симфонию паутинных чердаков и московского мрака, а месяц исполнял сиплым голосом последний куплет.
red Marlboro, frustration and blank canvases.
my works are shit, I'm empty again.
I reread my poems
and the heart is like a bush.
I'm fine now, I confess.
my grievances are swaying on the waves with corpses.
please, please, at least write
how can I get to where she smiles again in a light dress.
tell me what is prose?
tell me how to write it.
so that I will be wrapped in a cozy rose-colored plaid again
drink wine with hot tea.
so that the lakes are deep at 5 am
I was warmed and hugged.
and then they swallowed up my rabble,
which does not give rest.
the blood from her scarlet cut hands trickled into the dirty bathroom, dropping silhouettes of frozen cherry-colored houses.
Joy Divizhn played in the player on repetition under the sighs and light of the moon.
and she remembered how at two o'clock in the morning she ran out of the house to listen to poems secretly by the window that an unknown poet had read.
the night played on the harp a symphony of cobweb attics and Moscow darkness, and the month sang the last verse in a hoarse voice.
