Я не о тех золотоглавых
певцах отеческой земли,
что пили всласть из чаши славы
и в антологии вошли.
И не о тех полузаметных
свидетелях прошедших лет,
что все же на листах газетных
оставили свой слабый след.
Хочу сказать, хотя бы сжато,
о тех, что, тщанью вопреки,
так и ушли, не напечатав
одной-единственной строки.
В поселках и на полустанках
они — средь шумной толчеи —
писали на служебных бланках
стихотворения свои.
Над ученической тетрадкой,
в желанье славы и добра,
вздыхая горестно и сладко,
они сидели до утра.
Неясных замыслов величье
их души собственные жгло,
но сквозь затор косноязычья
пробиться к людям не могло.
Поэмы, сложенные в спешке,
читали с пафосом они
под полускрытые усмешки
их сослуживцев и родни.
Ах, сколько их прошло по свету
от тех до нынешних времен,
таких неузнанных поэтов
и нерасслышанных имен!
Всех бедных братьев, что к потомкам
не проложили торный путь,
считаю долгом пусть негромко,
но благодарно помянуть.
Ведь музы Пушкина и Блока,
найдя подвал или чердак,
их посещали ненароком,
к ним забегали просто так.
Их лбов таинственно касались,
дарили две минуты им
и, улыбнувшись, возвращались
назад, к властителям своим
I'm not talking about those golden -headed
singers of the paternal land,
that they drank to the elasticity of the cup of glory
And in the anthology entered.
And not about those semi -estimated
witnesses of past years,
that still on the sheets of newspaper
They left their weak mark.
I want to say at least compressed
About those that, thoroughly contrary to
So they left without printing
one single line.
In villages and on half -steers
They are in the midst of a noisy crowd -
wrote on service forms
His poems.
Over a student notebook,
In the desire of glory and goodness,
sighing sadly and sweet,
They sat until the morning.
Obscure plans of greatness
their own souls burned,
but through the jail
It could not break through to people.
Poems folded in a hurry,
They read with pathos they
Under the half -brave grin
their colleagues and relatives.
Ah, how many of them have passed in the light
From those to date,
Such unrecognized poets
And unstable names!
All the poor brothers, to the descendants
They did not pose a torus.
I consider it a duty to be quiet,
But gratefully remember.
After all, the Muse of Pushkin and the Blok,
Finding a basement or attic,
They were visited inadvertently,
They ran to them just like that.
Their foreheads were mysteriously concerned,
gave two minutes to them
And, smiling, they returned
back to the rulers of their
