На новый этаж со дна белоснежной Чувашии тащим багаж.
Тяжёлый, как жопа Минаж, и ты тут ничего не поменяешь.
Этот белый ничем не замажешь. Молотом бьёт молодость!
Пусть пытает голодом; мы все тут вечно молодыми поляжем.
Дрейфую по тёмным водам. Матёрый вор, как тень на фото.
Смотрю на свет со дна болота, я лезу куда-то не зная нот.
Не затопило горизонт, пока мой вокал
Незаметно задевает кривыми боками твой плейлист.
Доломаю механизм и взлечу над развалинами под облака.
Мы не по накатанной! Гадами до*уя понагадано было.
Тлеют внутри меня медленно силы на попытки из общего шума выныривать.
Мы не по накатанной! Гадами до*уя понагадано было.
Тлеют внутри меня медленно силы на попытки из общего шума выныривать.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили тяжесть.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили… Раз-два-три.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть!
Скажет турист: «Это волшебное место! Это чудное место!»
«Как бы свалить подальше?» — скажет местный — трудное детство.
Но мы здесь, и чтобы ты не устоял на ногах, навалимся все вместе.
Завтра гробовая плита отрежет небо, но сегодня ухо съест эту песню.
С тобой кто-то остался? Среди тварей, как Ной. Сложность — хардкор.
Чья-то жизнь напоминает футбол, ждёшь штрафной.
Тут я вряд ли дойду до конца невредимым, хоть одной ногой, но в огонь.
Мой выбор — это сотня миров, очередной не дня без строчки, хоть я не портной.
Здесь редким цветком растёт уникальность, кварталы хранят свои тайны.
Сюда опять придёт золотая осень, но город давно покинули все левитаны.
Заново нас ждёт тяжесть испытаний, нескончаемые кочки опять сменяют ямы,
Пока кто-то без устали дышит солью чаще океана.
Душевно скуренный камень ляжет камнем на душе.
Ты хотела рай во дворце, но здесь такого нет, есть только рэп в шалаше.
Трудно сдвинуть булыжники старых границ, ведь судьба всё капризней.
Тут открывают бутылку, часто - это главное открытие в жизни.
Щеки морозами укушены перед глазами ледышками равнодушными.
Протечёт вся Luxury Life жизнь красивая, как Стив Бушеми.
Жизнь красивая, если старится, сплетаясь с приходов, белёс и кокон.
Погружаюсь в Матрицу, грёзы сладкие, как слёзы копов.
В потёмках квартал регулярно пьянел с того самого дня, как основа.
Ты просто хотел стать немного сильнее, но это дерьмо убивало снова.
В этом глубоком заМКАДьи на перепутье, где всюду жульё и на гадине гадина,
Алкогольный заплыв, погружение, марихуанская впадина!
Город — проекция мрака в разломах теней, приют для химеры гаргульи.
Путёвка в Радон, местный крематорий, чё поделать — валар моргулис.
Чё поделать? Мы тут все зависли на куске земли, что обнесён колючкой.
Морозы очень лютые и ветер злючий, от границы пополам переломлен ключ.
Тут не носят и даже не слушают Gucci. Что не день, то такой злоебучий.
Под вечер опять на застольях туманятся очи, сгущаются тучи.
Здесь где-то потерян я, да и ты вряд ли видел от жизни много поблажек.
Чувствуешь груз бытия, как на плечи плащом опускается тяжесть.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили тяжесть.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили… Раз-два-три.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть!
Я рвал и метал свой тяжёлый металл, до воспаления миндалин
Hасплавил себя на раскалённых битах, собирая свой механизм по деталям.
Это Эзит Хаус шатает здание, тут Dark Faders шаманит с нами.
Дикий слем — это наше знамя, толпа честна и с нами топчет славно.
Гром, предвестник-гром, я вижу лишь едкий дым под потолком,
Где всем нутром я чувствую тяжесть за весь этот дом,
Кислотный дом, где тяготит этот железный трон.
Там, где не тронутся умом, дай мне не тронутся.
Раздувая мехами, перемалывал камень, этот стиль тяжёлый ковался веками.
Это амальгама из всех регалий, все свои медали я переплавил.
Клеткой грудной перетирая гравий, мы тут с пацанами забиваем сваи.
Нацарапали своего тяжеляка на тех самых-самых заветных скрижалях.
Куплетом упадёт и ровно ляжет в тени депрессивных многоэтажек.
И видим мы соседей всех в этом здании, нас будит наш душераздирающий кашель.
В стаканах ртуть, копоть и тяжко мы крутим-крутим стальную стружку.
Влачить куплет это так тяжко, но кто ещё? Вот мы и тащим.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили тяжесть.
Упадёт и ровно ляжет. Куплетом набили… Раз-два-три.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Влачить куплеты — это так тяжко.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть! Но кто ещё? Вот мы и тащим.
Тяжесть!
Where they don’t touch the mind, let me not touch.
Inflating with furs, grinding a stone, this heavy style was forged for centuries.
This is an amalgam from all the regalia, I have melted all my medals.
By rubbing the gravel with a chest, we here and the boys drive piles.
They scribbled their heavy weight on those very treasured tablets.
The verse will fall and lie flat in the shadow of depressive high-rise buildings.
And we see all the neighbors in this building, we are awakened by our heartbreaking cough.
In glasses, mercury, soot and hard we twist, twist steel shavings.
It’s so hard to get the verse, but who else? Here we are dragging.
It will fall and lie flat. The verse filled with heaviness.
It will fall and lie flat. They filled it with a verse ... One, two, three.
Heaviness! It’s so hard to get couplets.
Heaviness! But who else? Here we are dragging.
Heaviness! It’s so hard to get couplets.
Heaviness! But who else? Here we are dragging.
Heaviness! But who else? Here we are dragging.
Heaviness! But who else? Here we are dragging.
Heaviness! But who else? Here we are dragging.
Heaviness!