Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.
Дайте руку!
Вот грудная клетка.
Слушайте,
уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините, дорогой.
У меня,
да и у вас,
в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок-другой?!
Будто бы вода —
давайте
мчать, болтая,
Будто бы весна —
свободно
и раскованно!
В небе вон
луна
такая молодая,
что ее
без спутников
и выпускать рискованно.
Я
теперь
свободен
от любви
и от плакатов.
Шкурой
ревности медведь
лежит когтист.
Можно
убедиться,
что земля поката,—
сядь
на собственные ягодицы
и катись!
Нет,
не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется
ни с кем.
Только
жабры рифм
топырит учащенно
у таких, как мы,
на поэтическом песке.
Вред — мечта,
и бесполезно грезить,
надо
весть
служебную нуду.
Но бывает —
жизнь
встает в другом разрезе,
и большое
понимаешь
через ерунду.
Нами
лирика
в штыки
неоднократно атакована,
ищем речи
точной
и нагой.
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует —
и ни в зуб ногой.
Например
вот это —
говорится или блеется?
Синемордое,
в оранжевых усах,
Навуходоносором
библейцем —
«Коопсах».
Дайте нам стаканы!
знаю
способ старый
в горе
дуть винище,
но смотрите —
из
выплывают
Red и White Star'ы1
с ворохом
разнообразных виз.
Мне приятно с вами,—
рад,
что вы у столика.
Муза это
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне.
— Дескать,
муж у вас
дурак
и старый мерин,
я люблю вас,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я.—
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии —
это,
Александр Сергеич,
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце
рифмами вымучь —
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
не старость этому имя!
Тушу
вперед стремя,
я
с удовольствием
справлюсь с двоими,
а разозлить —
и с тремя.
Говорят —
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous..2
чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам —
говорят —
видали
даже
двух
влюбленных членов ВЦИКа.
Вот —
пустили сплетню,
тешат душу ею.
Александр Сергеич,
да не слушайте ж вы их!
Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами
сговориться б надо.
Скоро вот
и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
Кто меж нами?
с кем велите знаться?!
Чересчур
страна моя
поэтами нища.
Между нами
— вот беда —
позатесался Надсон3.
Мы попросим,
Alexander Sergeevich,
let me introduce.
Mayakovsky.
Give a hand!
Here is the chest.
Listen
no longer a knock, but a groan;
I'm worried about him
in a puppy a humble lion cub.
I never knew
so much
thousand tons
in my
shamefully frivolous little head.
I drag you.
Are you surprised, of course?
Got it?
Painfully?
Sorry dear.
I have,
Yes, and you
forever in stock.
What to us
to lose
an hour or two ?!
Like water
let's
rushing chatting
Like spring
free
and relaxed!
Out in the sky
moon
so young
what her
without satellites
and releasing is risky.
I
Now
is free
from love
and from the posters.
In the skin
jealousy bear
lies a claw.
Can
make sure,
that the earth is sloping -
sit down
on your own buttocks
and roll!
Not,
I will not be imposed in the melancholy black,
Yes, and I do not want to talk
with no one.
Only
gills rhyme
stomps faster
for people like us
in the poetic sand.
Harm is a dream
and useless to dream
need to
news
official tediousness.
But it happens -
a life
gets up in a different section,
and big
you understand
through nonsense.
Us
lyrics
in hostility
repeatedly attacked
looking for speech
accurate
and nude.
But poetry is
most beautiful thing:
exist -
and not a tooth in the foot.
for instance
this -
says or bleats?
Cinemore,
in orange mustache
Nebuchadnezzar
the bible
"Coops."
Give us the glasses!
I know
old way
in grief
to blow the vine
but look -
of
come up
Red and White Star1
with a heap
various visas.
I am pleased with you -
glad,
that you are at the table.
Muse is
cleverly
pulling your tongue.
Like this
you
Olga used to say? ..
Yes, not Olga!
from a letter
Onegin to Tatyana.
- Say,
you have a husband
fool
and the old gelding
I love you,
be sure to mine
i am right now
in the morning I have to be sure
I'll see you in the afternoon. -
It was all:
and standing under the window,
letters
shaking nervous jelly.
Here
when
and unable to grieve -
this is,
Alexander Sergeich
a lot harder.
Ayda, Mayakovsky!
To the south!
Heart
rhyme pound -
here
and a kayuk came to love
Dear Vladim Vladimich.
Not,
not old name for that!
Carcass
forward stirrup
I
with pleasure
can handle two
and piss off
and with three.
They say -
I am the topic and-n-d-and-in-and-d-u-a-l-e-n!
Entre nous..2
so that the censor does not stick.
I'll tell you -
they say -
have seen
even
two
lovers of the All-Russian Central Executive Committee.
Here -
gossip
comfort the soul with it.
Alexander Sergeich
Yes, do not listen to them!
Can,
I
one
really sorry
what today
you are not alive.
To me
in life
with you
it’s necessary to conspire.
Here soon
and I
will die
and I will be dumb.
After death
us
stand almost near:
you're on pe
and I
on em.
Who is between us?
who do you want to know with ?!
Too
my country
poets beggar.
Between us
- that's the trouble -
Nadson stumbled 3.
We will ask
