Людмиле Бережковой
Вот последний раскроется лист
и последняя льдина растает,
отструится последний кристаллик,
а потом тишина нарастает.
Нарастёт этот летошний снег,
дом в сугробах увязнет по трубы;
так пойдет многозвучье на убыль,
будто в мире ни вёсен, ни лет.
Но и это пройдёт, ты не бойся:
в гости к звукам пришла тишина,
и прогнать эту грустную гостью
только новая сможет весна.
А потом будет звонкое лето,
нас однажды оно удивит
тем, что за ночь на землю прогретую
одуванчиков стая слетит.
На траве они замрут,
а трава, как изумруд -
ледяная тайна
в золотых проталинах.
А потом вздохнёт июнь,
скажет ветру: "Ну-ка, дунь!" -
и взметнётся стая,
белый пух роняя.
Это будет, и ты не печалься,
и хоть звуки совсем не слышны,
перебьёмся до новой весны
и дождёмся короткого счастья.
Пусть его не удержишь, как пух
одуванчиков, прочь улетевших, -
нас с тобой оно всё же утешит:
долго помнит мелодию слух.
1974
Lyudmila Berezhkova
Here is the last sheet to open
and the last ice floe will melt
the last crystal will be built
and then silence grows.
This summer snow is growing
the house in the snowdrifts gets bogged down by pipes;
so much polyphony will decline
as if the world is neither oversized nor years old.
But it will pass, do not be afraid:
silence came to visit the sounds,
and drive this sad guest away
only new can spring.
And then there will be a resounding summer
it will surprise us once
by the fact that during the night I’ve warmed to the ground
a flock of dandelions will fly away.
On the grass they will die
and grass is like an emerald -
ice secret
in the golden thaw.
And then June will sigh
will say to the wind: "Well, dun!" -
and the flock will fly
dropping white fluff.
It will be, and you do not grieve
and though no sounds are heard at all,
we will interrupt before the new spring
and wait for a short happiness.
May you not hold him like fluff
dandelions flying away
it will comfort us with you:
rumor remembers the melody for a long time.
1974
