Текст песни Вера Полозкова - .... до вечера будет маяться от чего-то.

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.

With him terribly easy laughs, it says drunk, mocked; it is not a man yet uncovered; She looks into his eyelashes - almost tigress cub hugging.

He's handsome, funny, his eyes pistachio; always stops suddenly, always lyrically; it would be desirable so that even slightly nauseated; fingers biting into electricity.

It is a bit supernatural; I look at it sapphire, like Wilde in the fairy tale; stilted his speech; it pulls shoot on film, photograph - well, immortality, to perpetuate.

He tied vsehny and - clang those teeth, those hanging around his neck, not sobs. It burns in itself this child, this goddamned thirst full possession, and is jealous of - wrongly, but desperate. Even more aware of their powerlessness. They go together; Outskirts; savagery; quiet, hot summer afternoon, grumbling gravel.

She'd only go with him, listen to him grassiruet, watching him, "I'll hide here - you will not find me '; she was older than him, and almost too beautiful. Only hopeless.

It is something he reads little manernichaya; Sun smears condensed milk highlights two of the oval. She sobbed - I'm sorry, something perenervnichala. Perestihovala.

I waited for you, says, I know well how you look, how you laugh like a strand of discards from his forehead; I have to you that not all love - the miscarriage, I really thought - everything can not stand nesudba. Conceiving - and a month later I wake up and howl - inside gushes like black hot iodine resin yes. And here, look, - were born alive. Squints. Smiles. Learn.

He nods; his sad and exhausting; He rubs his nose in her shoulder, hugging, caressing. He does not like it, probably in January yet - but tormented high schooler guilty tenderness.

It will soon disappear; Both agreed on the given deadlock; "I give you a chance and an alien." He holds her, help her carry a suitcase; She stisnet him in her arms, leaving.

And what a conductor or a cleaning lady looked like she froze wife of Lot - stop hmyknet quiet, tired wrinkle - and the evening will suffer somehow.