Текст песни Вера Полозкова - Факт

А факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.

И это нехреновый возраст – такой, что
Господи прости. Вы извините за нервозность – но я в истерике почти.
Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у
третьего десятка отнюдь не радует меня.

Не то[ркает]. Как вот с любовью: в
секунду - он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало
вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких
глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась; все только
медленно вникают – стой, деточка, а ты о ком? А ты отправлена в нокаут и
на полу лежишь ничком; чтобы в мозгу, когда знакомят, сирены поднимали
вой; что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?

Нет той изюминки, интриги, что тянет за
собой вперед; читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет;
сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь
ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего
квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть
ложись да помирай.

Не прет от самого процесса, все тычут
пальцами и ржут: была вполне себе принцесса, а стала королевский шут.
Все будто обделили смыслом, размыли, развели водой. Глаз тускл, ухмылка
коромыслом, и волос на башке седой.

А надо бы рубиться в гуще, быть пионерам
всем пример – такой стремительной, бегущей, не признающей полумер. Пока
меня не раззвездело, не выбило, не занесло – найти себе родное дело,
какое-нибудь ремесло, ему всецело отдаваться – авось бабла поднимешь, но
– навряд ли много. Черт, мне двадцать. И это больше не смешно.

Не ждать, чтобы соперник выпер, а мчать
вперед на всех парах; но мне так трудно делать выбор: в загривке
угнездился страх и свесил ножки лилипутьи. Дурное, злое дежавю: я
задержалась на распутье настолько, что на нем живу.

Живу и строю укрепленья, врастая в грунт,
как лебеда; тяжелым боком, по-тюленьи ворочаю туда-сюда и мню, что
обернусь легендой из пепла, сора, барахла, как Феникс; благо юность,
гендер, амбиции и бла-бла-бла. Прорвусь, возможно, как-нибудь я, не
будем думать о плохом; а может, на своем распутье залягу и покроюсь мхом
и стану камнем (не громадой, как часто любим думать мы) – простым примером, как не надо, которых тьмы и тьмы и тьмы.

Прогнозы, как всегда, туманны, а норов
времени строптив - я не умею строить планы с учетом дальних перспектив и
думать, сколько Бог отмерил до чартера в свой пэрадайз. Я слушаю
старушку Шерил – ее Tomorrow Never Dies.

Жизнь – это творческий задачник: условья
пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой, сам
вечно будешь виноватым в бревне, что на пути твоем; я в общем-то не верю
в фатум – его мы сами создаем; как мыслишь – помните Декарта? – так и
живешь; твой атлас – чист; судьба есть контурная карта – ты сам себе
геодезист.

Все, что мы делаем – попытка хоть
как-нибудь не умереть; так кто-то от переизбытка ресурсов покупает треть
каких-нибудь республик нищих, а кто-то – бесится и пьет, а кто-то в
склепах клады ищет, а кто-то руку в печь сует; а кто-то в бегстве от
рутины, от зуда слева под ребром рисует вечные картины, что дышат
изнутри добром; а кто-то счастлив как ребенок, когда увидит, просушив,
тот самый кадр из кипы пленок – как доказательство, что жив; а
кто-нибудь в прямом эфире свой круглый оголяет зад, а многие твердят о
мире, когда им нечего сказать; так кто-то высекает риффы, поет, чтоб
смерть переорать; так я нагромождаю рифмы в свою измятую тетрадь, кладу
их с нежностью Прокруста в свою строку, как кирпичи, как будто это будет
бруствер, когда за мной придут в ночи; как будто я их пришарашу, когда
начнется Страшный суд; как будто они лягут в Чашу, и перетянут, и
спасут.

От жути перед этой бездной, от этой
истовой любви, от этой боли – пой, любезный, беспомощные

And the fact is merciless and eerie, like a pointed crossbow: they sailed, in three days I will hit exactly twenty years.

And this is a fucking age - such that
Lord forgive me. Excuse the nervousness - but I'm almost hysterical.
Now they will dance squatting down and sing, clinking glasses: but life is
the third ten does not please me at all.

Not that [roars]. Like with love: in
second - he, no one else. So that the insides, in sync with the eyebrow, boil
voltaic arc, so that at once everything is sharper, sharper under the gaze of his bitter
the eye, after all, they did not teach to beware, and never was careful; all only
slowly penetrate - stop, child, and who are you talking about? And you were knocked out and
lying prone on the floor; so that in the brain, when introduced, the sirens raise
howl; What's the use of touching the whirlpool with your foot when you dive with your head?

There is no zest, intrigue that pulls for
yourself forward; you read two pages of the book - and you immediately see: it will not trample;
a sensitive, own, special detector of internal voids beeps; take
palm, kiss on the lips and immediately know: no, not that one. Within my
the quarter has no road to paradise; And I'm tired. So tired that at least
lie down and die.

Not rushing from the process itself, everyone pokes
fingers and laugh: she was quite a princess, but she became a royal jester.
Everything seemed to be deprived of meaning, washed out, diluted with water. The eye is dim, the grin
rocker, and the hair on the head is gray.

But it would be necessary to cut in the thick, to be pioneers
an example for all - such a swift, running, not accepting half measures. Until
I was not a star, I was not knocked out, I was not carried away - to find my own business,
some kind of craft, completely surrender to him - maybe you will raise the dough, but
- hardly a lot. Damn, I'm twenty. And it's not funny anymore.

Do not wait for the opponent to kick, but rush
forward at full steam; but it's so hard for me to make a choice: in the back of the neck
fear nestled and dangled the legs of the midget. Bad, evil deja vu: I
stayed at the crossroads so much that I live on it.

I live and build fortifications, growing into the ground,
like quinoa; heavy sideways, like a seal, I move back and forth and think that
I will turn into a legend from ashes, litter, junk, like Phoenix; good youth,
gender, ambition and blah blah blah. I'll break through, maybe somehow I won't
let's think about the bad; or maybe at my crossroads I will lie down and cover myself with moss
and I will become a stone (not a bulk, as we often like to think) - a simple example, how not necessary, of which darkness and darkness and darkness.

Forecasts, as always, are vague, and
time obstinate - I do not know how to make plans taking into account long-term prospects and
think how much God has measured before the charter in his parody. I'm listening to
the old lady Cheryl - her Tomorrow Never Dies.

Life is a creative problem book: conditions
written by you. You will think that you are a loser and you will immediately lose the battle yourself
forever you will be guilty of the log that is in your way; I don't really believe
in fate - we create it ourselves; how do you think - remember Descartes? - and
you live; your atlas is clean; fate is a contour map - you are on your own
surveyor.

All we do is try
not to die somehow; so someone from an overabundance of resources buys a third
some republics of beggars, and someone - rages and drinks, and someone in
he is looking for treasure in crypts, but someone puts his hand into the oven; and someone is on the run from
routine, from the itching to the left under the rib paints eternal pictures that breathe
good from within; and someone is happy as a child when he sees, after drying,
the same frame from a pile of films - as proof that he is alive; a
Someone live their round bare ass, and many talk about
the world when they have nothing to say; so someone carves riffs, sings to
to burst out death; so I pile rhymes in my crumpled notebook, put
them with tenderness Scrolls into their line, like bricks, as if it would
parapet when they come for me in the night; as if I will hit them when
the Last Judgment will begin; as if they would lie in the Chalice, and pull, and
will be saved.

From horror before this abyss, from this
sincere love, from this pain - sing, dear, helpless