Текст песни Вера Полозкова - Катя

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как живой наждак, держит шею при этом так, как будто на ней висят.

Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.

Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым углом.

В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж – значит, все же чего-то ждешь. Что ты хочешь – благую весть и на елку влезть?

Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.

Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.

У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.

***

У Кати в метро звонит телефон, выскакивает из рук, падает на юбку. Катя видит, что это мама, но совсем ничего не слышит, бросает трубку.

***

Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город». Климат ночью к ней погрубел. Город до поролона вспорот, весь желт и бел.

Фейерверк с петардами, канонада; рядом с Катей тетка идет в боа. Мама снова звонит, ну чего ей надо, «Ма, чего тебе надо, а?».

Катя даже вздрагивает невольно, словно кто-то с силой стукнул по батарее: «Я сломала руку. Мне очень больно. Приезжай, пожалуйста, поскорее».

Так и холодеет шалая голова. «Я сейчас приду, сама тебя отвезу». Катя в восемь секунд трезва, у нее ни в одном глазу.

Катя думает – вот те, милая, поделом. Кате страшно, что там за перелом.

Мама сидит на диване и держит лед на руке, рыдает. У мамы уже зуб на зуб не попадает. Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут. Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут. Что-то колет, оно не действует, хоть убей. Сердце бьется в Кате, как пойманный воробей.

Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжелого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки еще по паре покоцанных, но живых.

Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу.

Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает.

Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льется, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.

А иначе он зашиваться-то не пойдет.
Вот ведь долбанный идиот.

Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат.

Мама плачет.

Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять.

Катя хочет спать.

Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.

Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.

К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты, рисует справку и ценные указания отдает. Мама плакать перестает. Загипсована правая до плеча и большой на другой руке. Мама выглядит, как в мудацком боевике.

Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя. Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя.

...

Katya plows a week between the sleek women, to the reduced cheekbones. On Friday night, Katya arrives at the pub and sits on a bar stool. Katya asks herself food and two shots of whiskey of fifty each. Katya is blacker than the frying pan, and looks around like a lively emery, while holding her neck as if hanging on it.

A tall bartender with an earring knows his craft clearly and smiles slyly at her. Katya has syrup, vodka, a slice of lime, and a cointreau in a glass. Does not get drunk; inside wiring shorts, a hole the size of everything inside.

Katya recalls how crowded, funny and wild it is when you are loved by someone. Well, the time was, now, look, you're alone, like White Bim. So alone that there’s no one to drink with, it’s okay to talk about the future and the past. Alone with terrible, insulting, childish - paternal anger, an empty corner.

Katie has tequila, syrup and fresh in a glass. There is a coin breach in the peritoneum. In fact, you do not want, baby - do not eat like that. Since you endure all this infamous stupid foolishness, it means that you are still waiting for something. What do you want - good news and climb a Christmas tree?

Katya imagines herself Clint Eastwood as he is.

Katya squints and shrugs to the beat, adequate, if not cheerful. Katya is drunk in the arc, and so be it forever, Kate fucking war - she, in general, is almost intact.

Katya has a bottle of rum at home, just in case, and her coat has plague hash. You, Lord, if you do not strangle you, you will laugh like that.

***

Katya's phone rings in the subway, pops out of her hands, falls onto her skirt. Katya sees that this is mom, but does not hear anything, hangs up.

***

Katya pushes the door, the one where it says "Exit to the city." The climate at night became rude to her. The city is ripped up to foam, all yellow and white.

Fireworks with firecrackers, cannonade; next to Katya aunt goes to the boa. Mom calls again, well, what does she need, "Ma, what do you need, huh?"

Katya even shudders involuntarily, as if someone had hit the battery with force: “I broke my arm. It's too painful for me. Please come soon. ”

And the naughty head gets colder. "I'll be right there, I'll take you myself." Katya is sober at eight seconds, she has not one eye.

Katya thinks - these are the ones, dear, rightly. Katya is scared that there is a fracture.

Mom sits on the couch and holds ice on her hand, weeps. Mom already doesn’t have a tooth on a tooth. Katya rushes about the apartment, as if a whip is being carried over her. The ambulance rings the door twenty and five minutes later. Something stabs, it does not work, even kill. The heart beats in Katya, like a sparrow caught.

At night in Moscow trauma all prosperity and peace. A guy with a broken nose, and a chauffeur with an inverted leg. They brought a heavy one, a brawl in a bar, five knives. Along each wall there are a couple of pokotsenny, but alive.

The nurses go gloomy, from the haze and back into the haze. Rags, brown from the blood, crumpled, in the corner.

A silent Tajik drives a dirty mop, a man lies on a gurney, dreams. Mom cries and laments from pain.

A loose bull in his underpants, formidable as the Commander, bursts from the operating room into the corridor. He sits down on the bench, and blood pours from him, like sweat in July. He asks friend Kolyan to call Yulia at him.

Otherwise, he will not sew up.
That's a fucking idiot.

Everyone pulls him back, and he throws them away, an infection. The doctor says - but what will I do, he’s three times healthier than me. Around him, orderlies and doctors loom.

Mom is crying.

The whole fat is cut like a sieve. Mom sobs "for what it is to me, for what." I had to take my mother to CITO. They will come running, nod, run away again.

Katya wants to sleep.

Dark-skinned oriental boy, cast, handsome, bandaged at the shoulder. A hand cradles like a son, and a drunken woman jumps like a locust.

Katya sits on a couch with a knock on her jacket with her fingers.

By five in the morning, a sleepy Aybolite imposes langets, draws a certificate and gives valuable instructions. Mom stops crying. Casted right to shoulder and large on the other hand. Mom looks like in a muddy action movie.

Katya is going home in a taxi, her jaw clenched creaking. She does not feel sorry for either mom, or fat, or herself.

...