Текст песни Вера Полозкова - Обещай себе жить без драм и живи один

Это как проснуться в пустой палате,
повыдирать из себя все трубки, иголки, датчики,
Выбежать во двор, в чьих-нибудь бахилах на босу ногу;
Что они сделают, эти чертовы неудачники,
С обреченным тобой, подыхающим понемногу;

И стоять, и дышать, и думать – вот, я живой еще,
Утро пахнет морозом, и пар изо рта, и мне бы
Хоть бы день; а уже тишина начинает сигналить воюще,
Уже сердце растет, как сказочное чудовище,
Небо едет вниз по дуге, и ты падаешь возле неба.

Твою душу легонько сталкивают корабликом
Вдоль по вечной реке, и весь мир обретает краски
И рельеф; а ты сам навсегда лежишь почерневшим яблоком,
Поздним августом, на ступенечке
У терраски.

Увы, но он непоколебим
И горд. Во взгляде его сердитом
Читаю имя свое петитом
И чуть заметное «мы скорбим».

Мы снова жанрами не сошлись:
Он чинит розги, глядит серьезней, -
Но брюхом вниз из-за чьих-то козней
На сцену рушится с бранью поздней
И обрывает кусок кулис.

Он зол, и мутны его белки.
Он хочет к той, из отеля «Плаза».
Она мила и голубоглаза
И носит розовые чулки.

А я должна быть поражена,
Сидеть и плакать в рукав, конечно,
Но я смотрю на него так нежно,
Как смотрит будущая жена.

Его – брюзглива, а зять прохвост
И хам; из окон одни трущобы.
Он ненавидит меня – еще бы –
За отражение южных звезд

В глазах, усмешку на уголок,
То, что меня узнают без грима
И то, что я, к сожаленью, прима
И никогда не ношу чулок.

Я ноль. Я дырочка в номерке.
Но – буду профилем на монете.
А он останется в кабинете
С куском кулисы в одной руке.

Мы найдемся, как на концерте, -
Дело просто в моей ленце.
Я подумываю о смерти –
Смерть икает на том конце

ИНДИЙСКИЙ ЦИКЛ

Так-то, мама, мы тут уже семь ночей.
Если дома ты неприкаянный, мама, то тут ты совсем ничей.
Воды Ганга приправлены воском, трупами и мочой и жирны, как масала-чай.
Шива ищет на дне серьгу, только эта толща непроницаема
ни для одного из его лучей.
И над всем этим я стою белокожей стриженной каланчой,
с сумкой «Премия Кандинского» вдоль плеча.
Ужин на троих стоит пять бачей, все нас принимают за богачей,
И никто, слава богу, не понимает наших речей,
И поэтому мы так громко все комментируем, хохоча.

Каждый бог тут всевидящ, мама, и ничего, если ты неимущ и тощ.
Варишь себе неизвестный науке овощ, добавляешь к нему
какой-нибудь хитрый хвощ
И бываешь счастлив; неважно, что на тебе за вещь,
Важно, мама, какую ты в себе
заключаешь при этом мощь.

В общем, мы тут неделю, мама, и пятый город подряд
Происходит полный Джонатан Свифт плюс омар-хайямовский рубаят.
Нужен только крутой фотоаппарат, что способен долго держать заряд,
И друзья, которые быстро все понимают. Ничего при этом не говорят.

Так что, мама, кризис коммуникации, творческое бессилие,
отторгающая среда –
Это все, бесспорно, большие проблемы, да,
Но у них тут в почете белая кожа, монетка в рупию и вода,
В городах есть мужчины в брюках – если это серьезные города,
Так что мы были правы, когда добрались сюда.
О, как мы были правы,
когда добрались сюда.

Мы в Пушкаре, мама, это штат Раджастан, если в двух словах.
Женщин с двумя головами нет, но есть женщины в шторах
с дровами на головах.
Мы ночуем в пустыне, мама, пахнет кострами, травами
и верблюдами, ущемляемыми в правах.

Люди будто сушеные мама – рука у взрослого человека
всегда толщиною с плеть.
На каждом товаре по сантиметровому слою пыли,
каждая спальня – сырая клеть,
Здесь никто ничего не сносит, не убирает, не ремонтирует –
всему просто дают истлеть.

Едут бешеные автобусы, дребезжат, и машины им вслед визжат,
и перебегают дорогу босые женщины в сари
– у любой ребенок к груди прижат,
И коровы тощие возлежат, никому не принадлежат,
И в углу кафе сидим мы, сытые эксплуататоры, попиваем свой оранжад.

Костя вывихнул руку, мама, вздыхает так, будто бы кончина его близка.
Мы в пустын

It's how to wake up in an empty ward,
Improve all tubes, needles, sensors,
Run out into the courtyard, in someone's boots on a boss foot;
What they do, these damn losers,
With a doomed you, having gradually;

And stand, and breathe, and think - that's, I'm still alive,
Morning smells in frost, and pairs of mouth, and I would
At least a day; And already silence begins to signal a spelling,
Already the heart is growing like a fabulous monster,
The sky goes down the arc, and you fall near the sky.

Your soul legally faced a boat
Along the eternal river, and the whole world acquires paints
And relief; And you yourself lie forever blackened apple,
Late August, on a step
At terraski.

Alas, but he is unshakable
And proud. In view of him angry
I read the name of your petite
And slightly noticeable "we grieve."

We again did not agree with the genres:
He repairs rose, looks serious -
But a belly down because of someone's goat
On stage collapsing late
And breaks down a piece of scenes.

He is angry and mutted his squirrels.
He wants to that, from the hotel "Plaza".
She is sweet and blue-eyed
And wearing pink stockings.

And I must be amazed,
Sit and cry sleeve, of course
But I look at him so gently
As the future wife looks.

It is objugious, and the son-in-law
And Ham; From the windows alone slums.
He hates me - still -
For reflection of southern stars

In the eyes, grin on the corner,
What will recognize me without a grima
And the fact that I, unfortunate, Prima
And I never wear stocking.

I zero. I'm a hole in the story.
But - I will be a coin profile.
And he will remain in the office
With a piece of scenes in one hand.

We will find as at a concert -
It's just in my Lenz.
I'm thinking about death -
Death Jacks at that end

Indian cycle

So, mom, we have seven nights here.
If at home you are unsolved, mom, then you are quite anything.
Ganges's waters are seasoned with wax, corpses and urine and fat like Masala tea.
Shiva is looking at the bottom of the earring, only this thickness is impenetrable
No one of his rays.
And over all this, I stand the white-shredded condensed calander,
With the bag "Kandinsky Prize" along the shoulder.
Dinner on three costs five hats, all accept us for the rich
And no one, thank God, does not understand our speeches,
And so we are so loudly commenting, Khokhach.

Every God here is all-seeing, mom, and nothing if you are the poor and skin.
Cook yourself an unknown science of a vegetable, add to it
some tricky hat
And you are happy; no matter what you are for the thing
IMPORTANT, Mom, what are you in yourself
Come on the power.

In general, we are here for a week, mom, and the fifth city in a row
Complete Jonathan Swift Plus Omar-Haiyamovsky scholat.
Only a cool camera is needed, which is capable of keeping a charge for a long time,
And friends who understand everything quickly. Nothing speaks.

So, mom, Communication crisis, creative powerlessness,
Returning Wednesday -
It's all, undoubtedly, big problems, yes,
But they have white skin in honor, the coin into rupee and water,
In cities there are men in pants - if these are serious cities,
So we were right when you got here.
Oh how we were right
When you got here.

We are in Pushkar, Mom, this is the staff of Rajasthan, if in a nutshell.
There are no women with two heads, but there are women in the curtains
With firewood on the heads.
We spend the night in the desert, mom, smells of fires, herbs
and camels infrained in rights.

People like dried mom - hand in adult man
Always thick with whip.
On each product on the centimeter dust layer,
Each bedroom - raw crate,
No one demoloses anything here, does not remove, does not repair -
Everything is just allowed to exist.

Running buses ride, rattling, and cars them will be squeezed,
and overtake the road barefoot women in sari
- Any child is pressed to the chest
And the cows are skinny, do not belong to anyone,
And we sit in the corner of the cafe, the full exploiters, we sweat our orange.

Kostya dislocated his hand, mom, sighs as if it was close to him.
We are in the desert