Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз...
Calculate me, Mike. The night, like a stocking with hip,
Settles with skyscrapers to curl guschey
In a cup of coffee at the girl, every three minutes lying about
The bartender at the bar, that it was time,
And, as a rule, remain until the morning.
She was barely enough for the entire length of the monstrous
This quarter; sorry, do not fix triples.
Every day someone clings to her window
Peace, like old faded Polaroid
On the site of the explosion - and the one who swore to her that will cover,
Leaves and leaves her alone.
Misha, calculate it. Sometimes she drinks so much,
What ceases to feel hunger or despair,
Hear rattle with which you are crushed ice
The sound, which breaks down in the blue sky,
The drone, which sits at Vnukovo aircraft.
Things, for which there is still no verbs.
Mom asked me to return home to two.
I go back after the seventh whiskey.
Calculate me, Mike. Me and my gradual,
A comprehensive,
predawn
intoxicating
neurosis...
