Текст песни Влад Брославский - Флейта-позвоночник

За всех вас,
которые нравились или нравятся,
хранимых иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.

Все чаще думаю -
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт.

Память!
Собери у мозга в зале
любимых неисчерпаемые очереди.
Смех из глаз в глаза лей.
Былыми свадьбами ночь ряди.
Из тела в тело веселье лейте.
Пусть не забудется ночь никем.
Я сегодня буду играть на флейте.
На собственном позвоночнике.

1

Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!

Буре веселья улицы узки.
Праздник нарядных черпал и черпал.
Думаю.
Мысли, крови сгустки,
больные и запекшиеся, лезут из черепа.

Мне,
чудотворцу всего, что празднично,
самому на праздник выйти не с кем.
Возьму сейчас и грохнусь навзничь
и голову вымозжу каменным Невским!
Вот я богохулил.
Орал, что бога нет,
а бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:
люби!

Бог доволен.
Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает бог:
погоди, Владимир!
Это ему, ему же,
чтоб не догадался, кто ты,
выдумалось дать тебе настоящего мужа
и на рояль положить человечьи ноты.
Если вдруг подкрасться к двери спаленной,
перекрестить над вами стёганье одеялово,
знаю -
запахнет шерстью паленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался
и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
В карты бы играть!
В вино
выполоскать горло сердцу изоханному.

Не надо тебя!
Не хочу!
Все равно
я знаю,
я скоро сдохну.

Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
всевышний инквизитор!

Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам
лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.
Или вот что:
когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,
выхмурясь тупенько,
ты,
Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только -
слышишь! -
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!

Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда я денусь, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!

2

И небо,
в дымах забывшее, что голубо,
и тучи, ободранные беженцы точно,
вызарю в мою последнюю любовь,
яркую, как румянец у чахоточного.

Радостью покрою рев
скопа
забывших о доме и уюте.
Люди,
слушайте!
Вылезьте из окопов.
После довоюете.

Даже если,
от крови качающийся, как Бахус,
пьяный бой идет -
слова любви и тогда не ветхи.
Милые немцы!
Я знаю,
на губах у вас
гётевская Гретхен.
Француз,
улыбаясь, на штыке мрет,
с улыбкой разбивается подстреленный авиатор,
если вспомнят
в поцелуе рот
твой, Травиата.

Но мне не до розовой мякоти,
которую столетия выжуют.
Сегодня к новым ногам лягте!
Тебя пою,
накрашенную,
рыжую.

Может быть, от дней этих,
жутких, как штыков острия,
когда столетия выбелят бороду,
останемся только
ты
и я,
бросающийся за тобой от города к городу.

Будешь за море отдана,
спрячешься у ночи в норе -
я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона
огненные губы фонарей.

В зное пустыни вытянешь караваны,
где львы начеку,-
тебе
под пылью, ветром рваной,
положу Сахарой горящую щеку.

Улыбку в губы вло

For all of you
who liked or like,
kept by the icons at the soul in the cave,
like a cup of wine in a drinking toast,
I will lift a skull filled with verses.

More and more often I think -
is it better to put
bullet point at its end.
Today I
just in case
giving a farewell concert.

Memory!
Collect from the brain in the hall
loved ones inexhaustible queue.
Laugh from eye to eye.
Old weddings are the night of the row.
Pour fun from body to body.
Let no one forget the night.
I'll play the flute tonight.
On your own spine.

one

Versts of streets with sweeping steps mnu.
Where will I go, this hell is melting!
What heavenly Hoffmann
you invented, damn ?!

Bure fun the streets are narrow.
The feast of the smart ones drew and drew.
I think.
Thoughts, blood clots,
sick and caked, crawling out of the skull.

To me,
wonderworker of all that is festive,
there is no one to go to the holiday with anyone.
I'll take it now and crash on my back
and I'll smash my head with the stone Nevsky!
So I blasphemed.
Shouted that there is no god
and God is such from hellish depths,
that in front of her the mountain will become agitated and tremble,
brought out and ordered:
love!

God is pleased.
Under the sky in the coolest
the exhausted man went wild and died out.
God rubs the palms of his pens.
God thinks:
wait, Vladimir!
This is for him, for him,
not to guess who you are
I thought of giving you a real husband
and put human notes on the piano.
If you suddenly sneak up to the burned door,
cross the quilt over you,
I know -
smells of burnt wool,
and the flesh of the devil will smoke up with sulfur.
And I instead, until early morning
in horror that they took you away to love,
tossed about
and screamed in lines,
already half crazy jeweler.
To play cards!
Into the wine
to rinse out the throat of an exhausted heart.

Don't need you!
I do not want!
Does not matter
I know,
I will die soon.

If it's true that you are
god
Oh my God,
if you have woven the carpet of the stars,
if this pain
multiplied daily
you have sent down, Lord, torture,
put on the judge's chain.
Wait for my visit.
I'm neat
I will not slow down a day.
Listen,
supreme inquisitor!

I will close my mouth.
No shout to them
I will not let go of my bitten lips.
Tie me to comets like tails
equine,
and rush,
tearing against the star teeth.
Or this:
when my soul moves out,
will come out to your judgment,
frowning stupidly,
you,
Throwing the Milky Way like a gallows,
take and pick me up, a criminal.
Do what you want.
Do you want a fourth.
I myself, righteous one, will wash your hands.
Only -
do you hear! -
take away the damned one
which I made my beloved!

Versts of streets with sweeping steps mnu.
Where am I going, this hell is melting!
What heavenly Hoffmann
you invented, damn ?!

2

And the sky
forgetting in the smoke that it is blue
and clouds, stripped refugees for sure,
I'll grow into my last love
bright as a consumptive's blush.

I'll cover the roar with joy
osprey
who forgot about home and comfort.
People,
listen!
Get out of the trenches.
After finishing the fight.

Even,
swaying from blood like Bacchus,
drunken fight goes -
words of love are not old either.
Dear Germans!
I know,
on your lips
Goethe Gretchen.
Frenchman,
smiling, dying on a bayonet,
a wounded aviator crashes with a smile,
if they remember
in a kiss mouth
yours, La Traviata.

But I have no time for pink flesh
which will be squeezed out for centuries.
Lie down to your new feet today!
I sing you
made up,
redhead.

Maybe from these days,
creepy, like bayonets,
when centuries have whitened their beard
we will only stay
you
and I,
rushing after you from city to city.

You will be given for the sea
hide in a hole at night -
I'll kiss you through the fogs of London
fiery lips of lanterns.

You will stretch the caravans into the heat of the desert,
where the lions are on the alert, -
you
under the dust, ragged wind,
I'll put Sugar on a burning cheek.

Smile on the lips vlo