Весна легла межой, и у зимы истерика,
И стала вдруг чужой знакомая тебе река,
Вся прошлая судьба - далекой как Америка,
И я, закрыв глаза, лечу к другому берегу.
За сотню лет он мною был обжит;
Так чей там свет в моем окне дрожит?
Сбегает от меня разбитыми откосами
Судьба моя босая и простоволосая.
Там каждый день ложился на сердце наколкою;
Исписана страница - что ж ее не скомкаю?
По краю неба вечно мне брести
Размытой глиной Млечного Пути!
Туман. По берегам все носится мелодия.
Ночь, и меня река уносит в половодие.
Прервется связь судеб - тут не о чем печалиться:
Вниз по большой реке плот где-нибудь причалит сам.
Там звонкой пляской рыжего коня
Огонь чужих ночлегов ждет меня.
Знакомый бег проселка в стародавних сумерках,
Ночь виснет на плече дорожной сумкою.
Одна лишь тень далекой памяти мелькания -
Летит за мной кукушкой неприкаянной.
За сотню верст я вижу в том окне -
Смешной ладошкой дочка машет мне.
1992
Spring lay down in the midst, and the winter hysteria,
And suddenly someone else's familiar to you river,
All past fate - distant as America,
And I, closing my eyes, fly to another shore.
For a hundred years, he felt mine;
So whose light in my window is trembling?
Runs away from me broken slopes
Fate my barefoot and proliferate.
Every day I went to the heart of Naskoko;
The page is written - what's not jumping it?
On the edge of the sky forever I bresh
Blurry Milky Way!
Fog. On the shores everything worn melody.
Night, and the river takes me in the dodge.
The connection of the destinies will be interrupted - there is nothing to peel about:
Down the big river raft somewhere moisters himself.
There is a call of a danger red horse
The fire of foreign nights is waiting for me.
Familiar jogging in the old twilight,
The night hangs on the shoulder of the road vow.
One only shadow of a distant memory of flashes -
Fly for me cuckoo robust.
For a hundred miles I see in that window -
Funny palm daughter waves to me.
1992.
