А эти домишки когда-то росли на горе,
Но, к морю сходя, вдруг однажды навеки застыли.
Лет двести так славно, под утро - ни ветра, ни пыли,
Ни злобы, ни зависти - жалко, что лишь на заре.
И утренней лошадью в город въезжал Аполлон,
И лошадь плясала, и в городе жизнь воскресала.
С оси колесницы топленое капало сало,
Пригретое слишком уж щедрым хозяйским теплом.
И дружно собаки высовывали языки,
Не злые, а мокрые узкие флаги собачьи,
И, прячась в тени, за кобылой бежали, тем паче
Что больше и некуда было бежать от тоски.
Нет, было куда - той тропинкой, что шла сквозь леса,
Вилась по ручью, с каждым шагом другая, но та же.
И девочка грустно кораблик несла на продажу,
Но кто-то уже заприметил его паруса.
And these houses once grew on the mountain,
But, to the sea, coming down, suddenly one day forever froze.
Two years are so nice, in the morning - neither wind, no dust,
Neither anger nor envy - it's a pity that only at the dawn.
And the morning horse went into the city Apollo,
And the horse danced, and in the city was resurrected.
From the axis of the chariot, the fat droplets of the fat,
Digitable too generous masterheld.
And the dogs were pronounced languages,
Not evil, but wet narrow dog flags,
And, hiding in the shadow, the mare fled, the more
What more and has nowhere to run from longing.
No, it was where - the path that went through the forests,
It came across the stream, with each step another, but the same.
And the girl's sad boat carried for sale,
But someone already got his sails.
