Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи —
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз —
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже — скомкав фонарей одеяла —
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна.
Adash city of the window broke
On tiny, sucking adka lights.
Redhead devils, rushed cars,
Above the ear blasting the beeps.
And there, under the sign, where herring from Kerch -
A shot down old man shared glasses
and cried when in the evening torn
Tram with a runway shot pupils.
In the holes of the skyscrapers where the ore burned
and iron trains loomed Laz -
shouted the airplane and fell there
Where the wounded sun has eaten eyes.
And then already - having joking the lanterns of the blanket -
The night was sick, pokhabna and drunk,
And the streets of the streets sowed somewhere
No one needed, a flabby moon.
