Текст песни Владимир Высоцкий - Я первый смерил жизнь обратным счетом

Ю. А. Гагарину

Я первый смерил жизнь обратным счетом.
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.

Я затаился и затих, и замер.
Мне показалось, я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.

Сейчас я стану недвижим и грузен
И погружен в молчанье, а пока
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.

Хлестнула память мне кнутом по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта -
Запас заглавных букв на одного.
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.

Вот тот, который прочертил орбиту.
При мне его в лицо не знал никто.
Я знал: сейчас он в бункере закрытом
Бросает горсти мыслей в решето.

И словно из-за дымовой завесы
Друзей явились лица и семьи.
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.

Их всех, с кем знал я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд.
Обычное мое, босое детство
Оденут и в скрижали занесут.

Чудное слово "Пуск" - подобье вопля -
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.

И вихрем чувств пожар души задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.

И килограммы превратились в тонны,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые, удивленно
Взглянул на левый, веком не прикрыт.

Мне рот заткнул - не помню, - крик ли, кляп ли.
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала все топливо до капли
И отвалилась первая ступень.

Там, подо мной, сирены голосили,
Не знаю - хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, - тишина.

Эксперимент вошел в другую фазу.
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу
И получил команду отдыхать.

И стало тесно голосам в эфире,
Но Левитан ворвался, как в спортзал.
Он отчеканил громко: "Первый в мире!"
Он про меня хорошее сказал.

Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие свое...
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от нее.

Шнур микрофона словно в петлю свился,
Стучали в ребра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился -
Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль, так мало - ничего!

Но я не ведал в этот час полета,
Шутя над невесомостью чудной,
Что от нее кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой...


Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
Надиктовал на ленту и даже записал.
Но надо мной парили разрозненные мысли
И стукались боками о вахтенный журнал.

Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
Но невесомость в весе их как-то уравняла -
Там после разберутся, которая важней.

А я ловил любую, какая попадалась,
Тянул ее за тонкий невидимый канат.
Вот первая возникла и сразу оборвалась,
Осталось только слово одно: "Не виноват!"

Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", -
Так на Руси ведется уже с давнишних пор.
Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье,
И причастился к звездам член партии, майор.

Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось,
А может - оператор с испугу записал,
Что я довольно бодро, красуясь даже малость,
Раскованно и браво "Поехали!" сказал.

(читает Сергей Чурсин)

Yu. A. Gagarin

 I was the first to measure life with a countdown.
 I will be impartial and truthful:
 First, the skin shot then
 And smoked, discharging pores.

 I hid and fell silent, and froze.
 I thought I came back suddenly
 The soullessness of airless pressure chambers
 And in closed loops of centrifuges.

 Now I will become motionless and heavy
 And immersed in silence, but for now
 Furs and horns of all newspaper cousins
 Inflate this thing for centuries.

 My memory whipped my nerves
 Every image in it was unique:
 Here is my double that could be the first
 Which could become the second for the first time.

 So far they don’t spend font on it -
 Stock of capital letters per one.
 We both went all the way to the elevator,
 But then I went up without him.

 Here is the one that drew the orbit.
 No one knew him by my face.
 I knew: now he is in the closed bunker
 Throws handfuls of thoughts into the sieve.

 And as if from behind a smoke screen
 Friends were individuals and families.
 They are all soon in the press.
 They will tell their biographies.

 All of them with whom I knew a good neighborhood,
 Witnesses will bring to court.
 My usual barefoot childhood
 Dressed and brought to the tablets.

 The wonderful word "Start" - a kind of cry -
 Arisen and loomed over me.
 The nozzles grumbled unkindly
 And they spat in molten saliva.

 And a whirlwind of feelings, the fire of the soul blew out,
 And I did not dare or forgot to breathe.
 The planet finally pulled
 Pressed, not wanting to let go.

 And kilograms turned into tons
 The eyes seemed to come out of their sockets
 And right eye for the first time, surprised
 He looked at the left, not covered for a century.

 I shut my mouth - I don’t remember - whether it was a cry or a gag.
 I grew out of a chair, like a stump with roots.
 That gobbled up all the fuel to a drop
 And the first step fell off.

 There, beneath me, the sirens sounded
 I don’t know - burying or storing.
 And here the engines hooted howl
 And they pulled me out of my arms.

 Devices on earth calmed down,
 Once again, spring went on.
 My eyes have returned to their place
 Overloads disappeared - silence.

 The experiment entered a different phase.
 The pulse began less often in knocking sensors.
 I flew into the night, bypassing the evening, immediately
 And he got a command to rest.

 And it became crowded with the voices on the air
 But Levitan burst into the gym.
 He rapped out loudly: "First in the world!"
 He said good things about me.

 I put the helmet on my elbow,
 He spoke about his well-being ...
 Such sugary lightness came
 Which even made me sick.

 The microphone cord twisted into a loop
 Knocking on the ribs of the lungs, ringing.
 I choked my heart for a moment -
 It stuck in my throat.

 I gave the report cheerfully, in good conscience,
 Legible and very businesslike.
 I thought: here it is weightlessness,
 I weigh zero, so little - nothing!

 But I did not know at this hour of flight
 Joking over wonderful weightlessness,
 What bloody vomiting would be from her
 And bone calcium will be washed in urine ...

 
 All that I managed to remember, I immediately listed
 Dictated to the tape and even recorded.
 But scattered thoughts soared above me
 And knocked sideways on the logbook.

 I counted many weighty, visible thoughts,
 And the little ones scurried between them a little smoother,
 But weightlessness in weight somehow equalized them -
 There they will sort it out, which is more important.

 And I caught any that came across,
 He pulled her by a thin invisible rope.
 So the first one arose and immediately broke off,
 There is only one word left: "Not guilty!"

 But the word "innocent" - does not mean "not involved", -
 So in Russia it has been going on since ancient times.
 We didn’t draw lots, - happiness winked at me,
 And a member of the party, major, had communion with the stars.

 Between the "zero" and the "start" someone thought
 Or maybe - the operator wrote in fright,
 That I'm pretty cheerful, flaunting even a little,
 Relaxed and brave "Let's go!" he said.

(read by Sergey Chursin)