Sinoć, kad se vraćah iz topla hamama,
Prođoh pokraj bašte staroga imama;
Kad tamo, u bašti, u hladu jasmina,
S ibrikom u ruci stajaše Emina.
Ja kakva je, pusta! Tako mi imana,
Stid je ne bi bilo da je kod sultana!
Pa još kad se šeće i plećima kreće…
- Ni hodžin mi zapis više pomoć neće!…
Ja joj nazvah selam. Al’ moga mi dina,
Ne šće ni da čuje lijepa Emina,
No u srebren ibrik zahitila vode
Pa po bašti đule zalivati ode;
S grana vjetar duhnu pa niz pleći puste
Rasplete joj one pletenice guste,
Zamirisa kosa ko zumbuli plavi,
A meni se krenu bururet u glavi!
Malo ne posrnuh, mojega mi dina,
No meni ne dođe lijepa Emina.
Samo me je jednom pogledala mrko,
Niti haje, alčak, što za njome crko’!…
Umro stari pjesnik, umrla Emina,
ostala je pusta bašča od jasmina
Salomljen je ibrik, uvehlo je cvjeće
pjesma o Emini nikad umrjet neće
Вчера вечером, когда я вернулся из теплого хаммама,
Я прошел мимо сада старого имама;
Когда там, в саду, в тени жасмина,
Эмин стоял с кувшином в руке.
Я как есть, одинокий! Итак, моя вера,
Ей не было бы стыдно, если бы она была с султаном!
Даже когда он ходит и пожимает плечами ...
"Даже рекорд ходжи мне больше не поможет!"
Я позвонил ей Селам. Аль мога ми дина,
Он даже не услышит красивую Эмину,
Но вода хлынула в серебряный кувшин
Так в саду мальки поливают;
Ветер дул с веток и пустил их по плечам
Распутай ее густые косы,
Пахнет гиацинтом синим,
И в голове начинается буррет!
Немного не споткнулась, моя дюна,
Но красивая Эмина ко мне не приходит.
Она только однажды мрачно посмотрела на меня,
Ему плевать, алчак, какая для него церковь!
Умер старый поэт, умерла Эмина,
остался заброшенный жасминовый сад
Ибрик был сломан, цветы засохли
песня про Эмину никогда не умрет
