Мне мачехой Флоренция была,
Я пожелал покоиться в Равенне.
Не говори, прохожий, о измене,
Пусть даже смерть клеймит ее дела.
Над белой усыпальницей моей
Воркует голубь, сладостная птица,
Но родина и до сих пор мне снится,
И до сих пор я верен только ей.
Разбитой лютни не берут в поход,
Она мертва среди родного стана.
Зачем же ты, печаль моя, Тоскана,
Целуешь мой осиротевший рот?
А голубь рвется с крыши и летит,
Как будто опасается кого-то,
И злая тень чужого самолета
Свои круги над городом чертит.
Так бей, звонарь, в свои колокола!
Не забывай, что мир в кровавой пене!
Я пожелал покоиться в Равенне,
Но и Равенна мне не помогла.
Florence was my stepmother,
I wished to rest in Ravenna.
Don’t say, passerby, about treason,
Even death stigmatizes her affairs.
Over my white tomb
Cooing dove, sweet bird,
But I still dream of my homeland,
And so far I am faithful only to her.
A broken lute is not taken on a hike
She is dead among her native camp.
Why are you, my sorrow, Tuscany,
Kiss my orphaned mouth?
And the dove bursts from the roof and flies
As if afraid of someone
And the evil shadow of someone else's plane
Draws his circles over the city.
So hit the bell ringer in your bells!
Do not forget that the world is in bloody foam!
I wished to rest in Ravenna,
But Ravenna did not help me either.
