Текст песни Edgar Allan Poe Music Version - The Raven

The Raven

Once upon a midnight dreary, while I pondered, week and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore-
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
“'Tis some visitor,” I muttered, “tapping at my chamber door-
Only this and nothing more.”

Ah, distinctly I remember, it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;-vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore-
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
“'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
Some late visitor entreating entrance at my chamber door; -
This it is and nothing more.”

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
“Sir,” said I, “or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you” - here I opened wide the door: -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, “Lenore?”
This I whispered, and an echo murmured back the word, “Lenore!”
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
“Surely,” said I, “surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-
Let my heart be still a moment, and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more!”

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
“Though the crest be shorn and shaven, thou,” I said, “art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore-
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning-little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door-
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as “Nevermore.”

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered-not a feather then he fluttered-
Till I scarcely more than muttered, “Other friends have flown before-
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before.”
Then the bird said, “Nevermore.”

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
“Doubtless,” said I, “what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Nev

Ворон

Однажды в полночь тоскливо, пока я размышлял, неделю и усталость,
За многие странные и любопытные объемы забытых знаний
Пока я кивнул, чуть не вздремнув, внезапно раздался стук,
Как будто кто-то мягко стучит, стучит в дверь моей комнаты.
«Это какой-то посетитель, - пробормотал я, - постукивая в дверь моей комнаты…
     Только это и не более того.

Ах, отчетливо помню, это было в мрачном декабре,
И каждый отдельный умирающий тлеющий уголь наносил свой призрак на пол.
Я с нетерпением пожелал завтрашнего дня;
Из моих книг преодоление скорби - скорби по погибшему Леноре -
Для редкой и сияющей девы, которую ангелы называют Ленорой
     Безымянный здесь навсегда.

И шелковистый, грустный, неуверенный шелест каждой фиолетовой шторы
Взволновал меня - наполнил меня фантастическими ужасами, которых раньше не было;
Так что теперь, чтобы все еще биться в моем сердце, я стоял, повторяя,
«Это какой-то посетитель, умоляющий вход в дверь моей комнаты…
Какой-то поздний посетитель умоляет вход в мою дверь палаты; -
     Это оно и не более того ».

В настоящее время моя душа стала сильнее; больше не колеблясь,
«Сэр, - сказал я, - или мадам, действительно ваше прощение я умоляю;
Но дело в том, что я дремал, и так нежно ты постучал,
И так слабо вы пришли, постукивая, постукивая в дверь моей комнаты,
Что я едва ли был уверен, что слышал тебя », - тут я широко открыл дверь:
     Тьма там и ничего более.

Глубоко в этой темноте всматривался, долго я стоял, удивляясь, боясь,
Сомневаться, мечтать о мечтах, которые смертные никогда не осмеливались мечтать раньше;
Но тишина не нарушалась, и тишина не давала никаких признаков,
И единственное слово, которое там было сказано, было шепотом: «Ленор?»
Я прошептал это, и эхо пробормотало в ответ слово «Ленор!»
     Только это и не более того.

Вернувшись в комнату, поворачиваясь, вся моя душа внутри меня горит,
Вскоре я снова услышал стук несколько громче, чем раньше.
«Конечно, - сказал я, - конечно, это что-то у моей оконной решетки;
Позвольте мне тогда увидеть, что это такое, и эта тайна
Пусть мое сердце будет на мгновение, и эта тайна исследуется; -
     «Это ветер и больше ничего!»

Открой здесь, я бросил ставни, когда, со многими флирт и трепет,
Там ступил величественный Ворон святых дней прошлого;
Не малейшее почтение сделал он; ни минуты не останавливался или остался он;
Но, с мином лорда или леди, взгромоздился над дверью моей комнаты-
Расположенный над бюстом Палласа прямо над дверью моей комнаты ...
     Садился и сел, и больше ничего.

Тогда эта чернокожая птица заставляет мою грустную фантазию улыбаться,
К могиле и суровому обличью лица, которое он носил,
«Хотя гребень будет стрижен и побрился, ты, - сказал я, - ты точно не малодушный,
Ужасный мрачный и древний ворон, бродящий по ночному берегу
Скажи мне, как твое милое имя на Плутонском берегу Ночи!
     «Ворон никогда не говорил».

Много я удивлялся этой неуклюжей птице, чтобы так ясно слышать дискурс,
Хотя его ответ мало смысла - мало уместности;
Ибо мы не можем не согласиться с тем, что ни один живой человек
Когда-либо еще был благословлен видеть птицу над дверью его камеры-
Птица или зверь на скульптурном бюсте над дверью его комнаты,
     С таким названием, как «Никогда».

Но Ворон, одиноко сидевший на тихом бюсте, говорил только
Это одно слово, как будто его душа в этом одном слове он излил.
Больше ничего он не произнес - ни перышко, то он затрепетал -
Пока я едва ли не более чем пробормотал: «Другие друзья летали раньше
На следующий день он оставит меня, как мои надежды раньше.
     Тогда птица сказала: «Никогда».

Пораженный тишиной, нарушенной ответом, так метко произнесенным,
«Несомненно, - сказал я, - то, что он произносит, это его единственный запас и магазин,
Пойман от какого-то несчастного хозяина, которому безжалостна катастрофа
Следовал быстро и следовал быстрее, пока его песни
До порывов его Надежды, которую несло меланхоличное бремя
  Оф Нев