В моем музее восковых фигур
сияют, как лазурь,
глаза бездушных экспонатов.
Их губ раскрытых тишина,
течёт невидимо по залам.
На крыльях перьев белизна.
Всё слеплено с оригинала.
Недвижностью прекрасных рук,
чья кожа на свету бликует,
крылатый, на колено сев, рисует
на берегу песчаном круг.
Другой смеясь пьёт чай в кафе,
соприкоснув лицо к фарфору.
И вечность тянется в глотке,
Противясь времени напору.
Ещё один стоит в кругу,
Лицо его всегда ликует.
Застыв на яростном бегу,
Кого-то страстно атакует.
И день и ночь стоят во мне,
как в роще памяти обрядам,
подобно вязам и ольхе,
подобно римским колоннадам,
десятки тел, пропорций лиц.
Кого уже давно не стало.
Стирая пыль, закон границ,
Я их храню с собою рядом.
К ним прихожу по вечерам,
вдыхаю жизнь в их силуэты.
И сними я хожу по снам,
и сними я ловлю рассветы.
Пусть никогда уже судьба
Меня с их жизнью не сближает.
Произнося их имена,
в моей душе всё оживает.
In my wax museum
shine like azure
eyes of soulless artifacts.
Their lips are open silence,
flows invisibly through the halls.
On the wings of feathers is white.
Everything is molded from the original.
Real estate of beautiful hands,
whose skin glare in the light
winged, kneeling, draws
ashore sandy circle.
Another is drinking tea in a cafe, laughing
touching his face to china.
And eternity stretches in a throat
Opposing time to pressure.
Another one standing in a circle
His face always rejoices.
Stagnating on a fierce run
Someone is passionately attacking.
And day and night stand in me
as in a ritual grove of memory,
like elm and alder
like roman colonnades
dozens of bodies, proportions of faces.
Who has long been gone.
Erasing dust, the law of borders,
I keep them with me.
I come to them in the evenings,
breathing life into their silhouettes.
And take it off I go in my dreams
and take off I catch the sunrises.
May fate never be
It does not bring me closer to their life.
Saying their names
everything comes to life in my soul.
