Да, ты видишь надлом на дне своих глаз. И развоплощение. Ночь. Тревога уснет. Но утро приносит теперь только опустошение. Улыбка. Заколка. До боли пустой и измученный взгляд. Закройся на ключ, отключи телефон, пожалуйся, только не слушай все то, что они говорят. Вереница слепых, идущих прямо в пропасть. Цепь следов, уводящих в никуда.
Если бы ты знала раньше, сколько нужно недель, чтоб спустить все нажитое, разорить родное гнездо. И остаться вдвоем в пустом доме. Среди пепла, бычков и бутылок. Неоплаченных счетов и расстегнутых булавок под дверью. Если бы мне хватило сил сжечь все эти книги. Образумить всех тех, кто еще до конца не ослеп. Или хотя бы тебя, или хотя бы тебя. Сохранить этот маленький дом, спасти этот маленький разум. Нельзя вознестись и не упасть в поисках мнимой твердой руки. Не зарывшись в безумие нищих и бродяг, юродивых, тоскливых, диких, полоумных. Добровольно отдавшихся в кандалы новых и темных веков. В кандалы зловещих проходимцев, в чьих умелых руках даже бессвязная речь становится новым Писанием. Даже бессвязная речь способна стать новым писанием. Самая бессвязная речь способна стать новым Писанием. Попробуй вспомнить лето, попробуй вспомнить зиму, попробуй вспомнить осень, но никогда не вспоминай эту весну
Yes, you see a break in the bottom of your eyes. And disembodiment. Night. Anxiety will fall asleep. But the morning now brings only devastation. Smile. Barrette. Painfully empty and exhausted look. Lock yourself, turn off the phone, perhaps, just don’t listen to everything that they say. A string of blind going straight into the abyss. A chain of footprints leading nowhere.
If you knew before, how many weeks are needed to lower everything you have acquired, to ruin your native nest. And stay together in an empty house. Among the ashes, gobies and bottles. Unpaid bills and unzipped pins under the door. If I had the strength to burn all these books. To enlighten all those who are still not completely blind. Or at least you, or at least you. Save this little house, save this little mind. It is impossible to ascend and not fall in search of an imaginary firm hand. Not burrowing into the madness of the poor and tramps, holy fools, dreary, wild, crazy. Voluntarily surrendered to the shackles of new and dark centuries. In the shackles of sinister rogues, in whose skillful hands even incoherent speech becomes the new Scripture. Even incoherent speech can become a new scripture. The most incoherent speech can become the new Scripture. Try to remember the summer, try to remember the winter, try to remember the autumn, but never remember this spring
