Текст песни Josef Greindl - Die Uhr, Op.123, No.3

Ich trage, wo ich gehe, stets eine Uhr bei mir;
Wieviel es geschlagen habe, genau seh ich an ihr.
Es ist ein großer Meister, der künstlich ihr Werk gefügt,
Wenngleich ihr Gang nicht immer dem törichten Wunsche genügt.

Ich wollte, sie wäre rascher gegangen an manchem Tag;
Ich wollte, sie hätte manchmal verzögert den raschen Schlag.
In meinen Leiden und Freuden, in Sturm und in der Ruh,
Was immer geschah im Leben, sie pochte den Takt dazu.

Sie schlug am Sarge des Vaters, sie schlug an des Freundes Bahr,
Sie schlug am Morgen der Liebe, sie schlug am Traualtar.
Sie schlug an der Wiege des Kindes, sie schlägt, will's Gott, noch oft,
Wenn bessere Tage kommen, wie meine Seele es hofft.

Und ward sie auch einmal träger, und drohte zu stocken ihr Lauf,
So zog der Meister immer großmütig sie wieder auf.
Doch stände sie einmal stille, dann wär's um sie geschehn,
Kein andrer, als der sie fügte, bringt die Zerstörte zum Gehn.

Dann müßt ich zum Meister wandern, der wohnt am Ende wohl weit,
Wohl draußen, jenseits der Erde, wohl dort in der Ewigkeit!
Dann gäb ich sie ihm zurücke mit dankbar kindlichem Flehn:
Sieh, Herr, ich hab nichts verdorben, sie blieb von selber stehn.

Я всегда ношу с собой часы, куда бы я ни пошел;
Насколько сильно это ударило, я точно вижу по ней.
Это великий мастер, искусственно собравший ее работы,
Хотя их прогулка не всегда удовлетворяет глупое желание.

Я бы хотел, чтобы она уехала быстрее в несколько дней;
Как бы мне хотелось, чтобы она иногда откладывала быстрый удар.
В моих печалях и радостях, в шторме и штиле,
Что бы ни случилось в жизни, она побила ритм.

Он ударил по гробу отца, он ударил друга Бара,
Она ударила в утро любви, она ударила по алтарю.
Бьет в колыбель ребенка, бьет, дай Бог, часто,
Когда наступят лучшие дни, как надеется моя душа.

И как только он стал вялым и угрожал остановить его,
Итак, Учитель всегда великодушно ее воспитывал.
Но если бы она однажды остановилась, то это случилось бы с ней
Никто, кроме того, кто его добавил, не совершает прогулки по разрушенному.

Потом я должен блуждать к мастеру, который в конце концов, вероятно, будет жить далеко,
Хорошо снаружи, за пределами земли, хорошо там в вечности!
Затем я возвращал его ему с благодарной детской мольбой:
Послушайте, сударь, я ничего не испортил, само остановилось.