Однозвучно звенит колокольчик Спасской башни Кремля.
В тесной кузнице дня лохи-блохи подковали Левшу.
Под рукою — снега. Протокольные листы февраля.
Эх, бессонная ночь! Наливай чернила — все подпишу!
Как досрочник ЗК, два часа назад откинулся день.
Я опять на краю знаменитых вологданьских лесов.
Как эскадра в строю, проплывают корабли деревень,
И печные дымы — столбовые мачты без парусов.
И плывут до утра хутора, где три кола — два двора,
Но берут на таран всероссийскую столетнюю мель.
Им смола — дикий хмель. А еловая кора им — махра.
Снежок — сахарок. А сосульки им — добра карамель.
А не гуляй без ножа! Да дальше носа не ходи без ружья!
Много злого зверья ошалело — аж хвосты себе жрет.
А в народе зимой — ша! — вплоть до марта боевая ничья!
Трудно ямы долбить. Мерзлозем коловорот не берет.
Ни церквушка, ни клуб. Поцелуйте постный шиш вам баян!
Ну, а ты не будь глуп — рафинада в первачок не жалей!
Не достал нас “Маяк”. И концерты по заявкам сельчан
По ночам под окном исполняет сводный хор кобелей.
Под окном по ночам — то ли песня, то ли плач, то ли крик,
То ли спим, то ли нет! Не поймешь нас — ни живы, ни мертвы.
Лишь тропа в крайний дом над обрывом вьется, как змеевик.
Истоптали весь снег на крыльце у милицейской вдовы.
Я люблю посмотреть, как купается луна в молоке.
А вокруг столько звезд! Забирай хоть все — никто не берет.
Значит, крепче стал лед. Мерзни, мерзни, волчий хвост на реке!
Нынче — славный мороз. Минус тридцать, если Боб нам не врет.
Я устал кочевать от Москвы до самых дальних окраин.
Брел по горло в снегу. Оглянулся — не осталось следа.
Потеснись — твою мать! — дядя Миша, косолапый хозяин!
Я всю ночь на бегу. Я не прочь и подремать.
Но, когда я спокойно усну, тихо тронется весь лед в этом мире.
И прыщавый студент — месяц Март — трахнет бедную старуху Зиму.
Все ручьи зазвенят, как высокие куранты Сибири.
Вся Нева будет петь. И по-прежнему впадать в Колыму.
Александр Башлачёв, 1984 год
Singlingly rings the bell of the Spasskaya Tower of the Kremlin.
In the close forge of the day of the Loi Flear, the left-handle.
By hand - snow. The protocol sheets of February.
Eh, sleepless night! Pull ink - everything will sign!
As the first day, two hours ago, the day leaned.
I'm on the edge of the famous Vologdan forests.
As a squadron in the ranks, the villages float swim
And oven smokes - pillars masts without sails.
And swim until the morning farm, where three cola are two yards,
But they take the All-Russian Trank Mountain Taran.
They resin - wild hops. And spruce bark them - Mahra.
Snowball - sugar. And Icicles them are good caramel.
And do not walk without a knife! Yes, you do not go to the nose without a gun!
A lot of evil beasts are stupid - although the tails eats themselves.
And in the people in winter - Sha! - Up until March combat draw!
It's hard to dwell. Murzlose Kollet does not take.
Neither the church, nor the club. Kiss lean shish you bayan!
Well, you do not be stupid - Rafinal to the Pervachka do not regret!
Did not get us "lighthouse". And concerts on the applications of the villagers
At night under the window performs the sum of the dogs.
Under the window at night - either a song, or cry, or a cry,
Whether we sleep, or not! You will not understand us - neither alive, nor dead.
Only a trail in the extreme house above the cliff goes like a serpent.
Estimated whole snow on the porch at the police widow.
I love to see how the moon is bathed in milk.
And around so many stars! Take it all - no one takes.
So, the ice became stronger. Murzni, Murzni, Wolf Tail on the River!
Now - nice frost. Minus thirty if Bob is not lying.
I'm tired of wing from Moscow to the most distant colors.
Walked on the throat in the snow. I looked around - there was no trace left.
Mise - Your mother! - Uncle Misha, Kosolapy Host!
I'm all night on running. I'm not off and rummage.
But when I calmly succumbes, the whole ice in this world becomes quietly.
And a pimply student - month March - fucked poor old woman.
All streams will raise as high chimes of Siberia.
All Neva will sing. And still fall into Kolyma.
Alexander Bashlachev, 1984