Когда усталость валит с ног и спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок и чай не греет,
И даже мой любимый пёс, поджав свой хвост,
Добра не ждёт.
Я, вспомнив правила игры, на улицу иду,
Мой магазин всегда открыт, в нём есть портвейн -
Вино давно ушедших лет, когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.
Припев:
Голуби воркуют - слышишь? Сделаю шаг
На затёртой старой крышей старый чердак.
И мурашки по спине - мальчик маленький
В окне улыбнётся мне.
Господи Всемилостивый, это же я!
Может быть, приснилось мне, а может быть, пьян.
Сорок лет почти один лампу тру, как Алладин, -
Может, это джинн?
Бельё просохшее висит, как флаги в ноябре,
А город с крыши так красив - ума лишиться.
Ты скоро про него споёшь, чумазый питерский гаврош,
Сжимая гриф, как финский нож.
И будешь долго у небес с признанием рости,
До той поры пока тебе не стукнет тридцать.
Что заболтался я, пора мне покидать своё вчера,
Ну что ж, прощай, ни пуха ни пера.
When fatigue falls down and sleeps on the go,
When the doorbell is silent and the tea does not warm,
And even my favorite dog, holding your tail,
No good.
I, remembering the rules of the game, go to the street,
My store is always open, it has a port -
Wine for a long time, when my father paid for the light
Thirty in the darkest year.
Chorus:
Pigeons cooked - do you hear? I'll take a step
On the old old roof, an old attic.
And goosebumps on the back - little boy
I will smile in the window.
God is all -merciful, it's me!
Maybe I dreamed, or maybe drunk.
For forty years there is almost one lamp, like ALLADIN, -
Maybe it's a genie?
The dry linen hangs like flags in November,
And the city from the roof is so beautiful - to lose the mind.
You will soon sing about him, the plague of St. Petersburg Havrosh,
Clutching the bar like a Finnish knife.
And you will be for a long time by the heaven with the recognition of the growth,
Until then thirty knocks you.
That I got sick, it's time for me to leave my own yesterday,
Well, goodbye, neither fluff nor pen.
