Текст песни Григорий Данской - Интермедия в темпе падающего снега

Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",
Скрипач повис, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.

А где-нибудь по декабрю летят дрожки,
Дрожащим перышком гусиным из стружки,
Снежком рифмованным вдоль столбовой строчки
Ложатся все стежки да стёжки. Так вечно.

Но вечно выпало из лексикона лишь "веко",
Прикрыв ресницами всю наготу века,
Средь декабря вдруг выпустит не дождь - слезы,
Все потому, что скрипка. Скрипка и скользко...

Скользнула скрипка ввысь. При ней скрипач взвешен
В воздушном броуновском хаосе зала.
И сердце наподобие двух сросшихся вишен.
То было взвешено, а то и витало.

Бабахнул Бах! Вот это джаз! Арт-Моцарт
Кричит с балкона скрипачу: "Давай, Мойша!"
И капал снег в концертный зал, как дореми-ноты
И непонятно было с кем ты, где ты и кто ты.

Снег становился смехом наверху. Толченых облаков горсти.
Снег превращался в соль, что выше соль-бемоль, но солоней и горше.
А боль, что по краям бемоль, съедая сердцевину, становилась болью.
И снег звучал, чистейший соль, и был на вкус солью.

Когда, в какие времена такая музыка лилась с неба?
И мне, скрипач, от царского смычка, плесни хотя бы такт снега.
Я буду лакомиться им, покуда тишина не перехватит горло,
Укоротив гортань до лаконичного и тихого горя.

Покуда зал - есть мир, который зол, но милосерднее иных-прочих,
Покуда Бог здесь - Бах, пока поэт про это не соврал ни строчки.
А дрожки мчат по декабрю, все дальше, выше по гамме,
Сжимая звук до точки на кардиограмме.

Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",
Висит скрипач, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.

Hesitating between “tick” and “like”, as between “was” and “was not”,
The violinist hung paler than the sky sour above him.
And the room got wet inside with pistachio light
And upstairs they laugh with bitter and thick snow.

And somewhere around December, tremors fly
A quivering goose feather made of shavings
Snow rhymed along the pole line
All stitches and stitches come down. So forever.

But only the "eyelid" forever fell out of the lexicon,
Covering with eyelashes the entire nudity of the century,
In mid-December, suddenly it will not rain - tears,
All because the violin. Violin and slippery ...

The violin slid up. With her, the violinist is weighed
In the airy Brownian chaos of the hall.
And a heart like two fused cherries.
That was weighed, and even soared.

Fucked Bach! This is jazz! Art Mozart
Shouting from the balcony to the violinist: "Come on, Moysha!"
And dripping snow into the concert hall, like doremi notes
And it was not clear with whom you were, where you are and who you are.

The snow was laughing upstairs. The crushed clouds are handful.
The snow turned into salt, which is higher than the flat salt, but salt and more.
And the pain that the edges around the edges, eating the core, became pain.
And the snow sounded, the purest salt, and tasted like salt.

When, at what times did such music flow from the sky?
And to me, violinist, from the royal bow, mold at least a beat of snow.
I will feast on him until silence catches his throat
Shortening the larynx to laconic and quiet grief.

As long as the hall - there is a world that is angry, but more merciful than others,
As long as God is here, Bach, while the poet has not lied a single line about it.
And the yeast rush through December, farther, higher in gamut,
Squeezing the sound to a point on the cardiogram.

Hesitating between “tick” and “like”, as between “was” and “was not”,
A violinist hangs, paler than the sky sour above him.
And the room got wet inside with pistachio light
And upstairs they laugh with bitter and thick snow.