Где ты, душа, осталась,
села в какой воронок,
покуда тело моталось
по миру, как челнок?
Покуда его носило
на скорости звуковой
в вагонах зелено-синих
на верхней боковой?
Где ты, душа, осталась?
...А было как наяву:
принесли на станцию
человека - и в поезд, в Москву.
Очнулся ночью, в дороге/
Поезд уже под Москвой.
И едут вперед его ноги
на верхней боковой.
Вот незадача почище
гоголевской: через два
часа будут Мытищи,
а дальше, понятно, Москва.
Так что это, шутка злая?
Откуда и кто такой -
он едет, куда не зная,
на верхней боковой.
Качаясь, он вышел в тамбур
перекурить. В глазах
мутно, колеса, что тамбур-
мажор, нагоняют страх.
Он шел, как слепая лошадь,
обратно на храп громовой
в свое прокрустово ложе
на верхней боковой.
Кто он, челнок? Недоумок,
с улыбочкой жил до ушей.
И вот десять клетчатых сумок,
привязанных насмерть к душе,
им брошены в Нижнем Тагиле
неведомо на кого.
А он лежит, как в могиле,
на верхней боковой...
Он думал про душу и поезд.
Душа, как в последний приют,
вцепившись в Каменный пояс,
тянулась - как парашют -
за ним. Поезда - это стропы.
Но он тогда - кто такой?
Мусор земной утробы
на верхней боковой.
О, время вспомнить о маме.
Время позвать отца.
Под потолком что в яме -
ни сердца узнать, ни лица.
Но в темноте - как будто
шарик свечи восковой -
облак поплыл. Как Будда
над верхней боковой.
С башкой утонуть бы в подушке...
Но вокруг облаков - строй.
Кто виноват? Пушкин?
А кто всех спасает? Толстой?
Под небом Аустерлица
с большой, как земля, головой
лежит он и сам себе снится
на верхней боковой.
И еще ему снится:
проснулся внизу сосед,
в спортивном трико проводница
идет закрывать туалет.
Может быть, в мире кроме
них - у него никого...
И место его в этом доме.
На верхней боковой.
Where are you soul left
sat in a funnel
as the body wound
around the world like a shuttle?
As long as he wore
at the speed of sound
in green-blue wagons
on the top side?
Where did you soul stay?
... But it was in reality:
brought to the station
man - and the train to Moscow.
Woke up at night, on the road /
The train is already near Moscow.
And ride his legs forward
on the upper side.
That bad luck is cleaner
Gogol: two
hours will be Mytishchi,
and then, of course, Moscow.
So what is this, a wicked joke?
Where and who is it -
he goes where not knowing
on the upper side.
Rocking, he went out to the vestibule
have a smoke. In eyes
muddy wheels that the tambour
major, catch up with fear.
He walked like a blind horse
back to thunder snoring
in his Procrustean bed
on the upper side.
Who is he, shuttle? Fool
with a smile he lived from ear to ear.
And here are ten checkered bags,
tied to death to the soul
they are thrown in Nizhny Tagil
unknown to whom.
And he lies like in a grave
on the upper side ...
He thought about the soul and the train.
The soul, as in the last refuge,
clinging to the stone belt
stretched - like a parachute -
after him. Trains are slings.
But then who is he?
Trash Womb
on the upper side.
Oh, time to remember mom.
Time to call father.
Under the ceiling in the pit -
know no heart, no face.
But in the dark - as if
wax candle ball -
the clouds swam. Like a buddha
over the upper side.
With a head would drown in a pillow ...
But around the clouds - a system.
Who's guilty? Pushkin?
And who saves everyone? Tolstoy?
Under the sky Austerlitz
with a head as big as the earth
he lies and dreams to himself
on the upper side.
And he also dreams:
the neighbor woke up below
in sports leotard conductor
going to close the toilet.
Maybe in a world other than
them - he has nobody ...
And his place in this house.
On the upper side.
