Среди гортензий пускай кружит в котильоне
С дешевым бренди, на звук аппаратуры Sony.
Турнув карт-бланш на совесть опьяненных глаз,
В канун мгновений, когда меня проглотит мгла.
Воздух, исполненный аромой комнатных духов,
Гонит из черепа аутофобию с её трухой.
Объятия в калокагатии на нежной ауре
Врубят имплозию, как у Петрарки с его Лаурой.
В огнях твоих эвклазов цепляю акоазмы,
Время застряло в интермедии от наших спазмов.
Ты подшофе, калякаешь строго на эсперанто...
Я тупо залечу тебя пуская дифирамбы.
Описывая стан твой в роскошных натиформах,
Я незаметно утяну с тебя колготки порванные.
Уйдя от всех зашоренных путей по звёздам,
Я унесу тебя на поле гиацинтов розовых...
И поцелуи будут розгами небрежно розданы
Теплом, на лоне твоих неврозов рознанных,
Моими грозами на твое тело хрупкое,
До зарева рассвета, с отключенными трубками
Let it circle among the hydrangeas in the cotillion
With cheap brandy, to the sound of Sony equipment.
Turning carte blanche on the conscience of intoxicated eyes,
On the eve of the moments when the darkness swallows me.
The air filled with the scent of room perfumes
Drives autophobia from the skull with its dust.
Hugs in kalokagaty on a gentle aura
They will turn on implosion, like Petrarch and his Laura.
In the fires of your euclases I cling to acoasma,
Time is stuck in sideshow from our spasms.
You are drunk, you play strictly in Esperanto ...
I stupidly heal you letting the praises.
Describing your camp in luxurious natiforms,
I will imperceptibly pull off your torn tights.
Leaving all the blinkered paths through the stars
I will take you to the field of pink hyacinths ...
And kisses will be carelessly distributed by rods
Warmth, in the bosom of your discordant neuroses,
My thunderstorms on your fragile body
Until the dawn breaks with the pipes off
