Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит
на весь мир, как зарытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
"Падаль!" выдохнет он, обхватив живот,
но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль - свобода от клеток, свобода от
целого: апофеоз частиц.
Only ashes know what it means to burn to ashes.
But I will also say, short-sightedly looking forward:
not everything is carried away by the wind, not everything is a broom,
picking up widely around the yard, will pick up.
We will remain a crumpled cigarette butt, spit in the shade
under the bench, where the angle does not allow the beam to penetrate.
And cuddle with mud, counting the days
in humus, in sediment, in the cultural layer.
Zamarashi scoop, archaeologist will open his mouth
to burp; but its discovery will thunder
to the whole world, like a passion buried in the earth,
like the reverse version of the pyramids.
"Carrion!" he will exhale, clasping his stomach
but it will be farther from us than the earth from the birds,
because carrion is freedom from cells, freedom from
whole: apotheosis of particles.
