Та котись автострадою, наче пляшка,
Мовби пластик порожній глухий.
Посиділи годину. Розбіглися. Важко.
Жодних слів. Залишися або постій.
П’ятдесят шостий мій. Нічний.
Підвези мене, дядьку, не тяжко?
Адже ти їдеш зовсім пустий.
Те, до чого звикнути неможливо,
Я одна, наче смертник, чи мов хробак.
Я одніше тих, що застигла злива,
Холод вулиці. Просто я слабак.
Вмієш хмикнути, хоч і не просила.
Схоже вихід – тютюн. Буде так.
Я б не йшла. Я б сиділа терла.
Обід склянки, каблучку теж.
І дивилась в шию, поглядом жерла,
В горло. Поза обличчя меж.
Одним подихом видихну гострі свердла,
Сто одне свердло. Так, авжеж.
З олівцевий грифель. Язик кинджалу,
Жолобок, мовби голка, немов скала.
Щоб побігла щаслива я з карнавалу,
Він привіз, щоби я далі йшла.
А не глухість, нудота та мла.
Дуже хочеться, щоб вона тебе цілувала,
Щоб обожнювала й берегла,
Нагадай, аби я більш не приїжджала.
Щоб я дійсно приїхати не змогла.
И катись автострадой, как бутылка,
Словно пластик пустой глухой.
Посидели час. Разбежались. Тяжело.
Никаких слов. Остались или постой.
Пятьдесят шестой мой. Ночной.
Подвези меня, дядя, ни тяжело?
Ведь ты едешь совсем пустой.
То, к чему привыкнуть невозможно,
Я одна, как смертник или как червь.
Я однише тех, застывшей ливень,
Холод улице. Просто я слабак.
Умеешь хмыкнуть, хотя и не просила.
Похоже выход - табак. Будет так.
Я бы не шла. Я бы сидела терла.
Обед стакана, кольцо тоже.
И смотрела в шею, взглядом жерла,
В горло. Вне лицо границ.
Одним дыханием выдохну острые сверла,
Сто одно сверло. Ага конечно.
С карандашный грифель. Язык кинжала,
Желобок, словно игла, словно скала.
Чтобы побежала счастливая я с карнавала,
Он привез, чтобы я дальше шла.
А не глухость, тошнота и мгла.
Очень хочется, чтобы тебя целовала,
Чтобы обожала и берегла,
Напомни, чтобы я больше не приезжала.
Чтобы я действительно приехать не смогла.
