я в раковину сплюнула
своё беспокойство,
я тридцать яичниц
испекла в раздражении
я осознала как хочу
жизнь свою построить
по вечерам в поту
смешливым детям
разрешать варенье
есть из банки
хочу обнимать тесно
такие стремные
такие теплые
такие добрые
руки парня-оркестра
халат. ткань махровая
выстиранная
такая что укутывала
и впитывала в себя помыслы злые
такой запах родной,
что затерян в складках
маминого платья.
ты будешь пить ром
и будить меня по утрам
сахарным чаем, щелчком в нос
и успокаивать все более приглушенным
ревом детей, которых я придумала
и их никогда может у нас не быть.
по течению нежному плыть.
не писать, не читать, не решать,
не звонить.
но ведь это еще не совсем все,
мой жалостный милый не мой?
мне лучше сразу умереть
или позволить
извернуться и прекрасно
жить?
I spat in the sink
your concern
I'm thirty scrambled eggs
baked in annoyance
I realized how I want
build your life
sweat in the evenings
funny children
allow jam
eat from the can
I want to hug tight
so dumb
so warm
so kind
hands of an orchestra guy
bathrobe. terry cloth
washed
such that wrapped up
and absorbed evil thoughts
this smell is dear
what is lost in folds
mother’s dress.
you will drink rum
and wake me up in the morning
sugar tea, a click in the nose
and soothe more and more muffled
the roar of the children that I came up with
and we may never have them.
go with the gentle flow.
don't write, don't read, don't decide
do not call.
but that’s not all,
my pitiful darling is not mine?
I better die right away
or let
dodge and fine
live?
