Разбуженный лед плакал на понедельник
к началу прихода размытых дверей.
Кто-то влезал тихо на подоконник
и с грустью смотрел на счастливых людей.
Цвет троекратно не предсказуем
на перекрестках асфальтовых лент.
Погоня за страхом быть не убитым,
входит в привычку за долгостью лет.
А город крошился на черном и белом,
пуская в себя сок отравленных дней.
А небо забыло свою отчужденность,
бросая к ногам трафареты теней.
Она знает то, что не знает реальность.
Она видит там, где не видят огни.
Ее серебро на мою безымянность
легло, когда мы остались одни.
А время текло из-под пальцев на струнах,
сплетая в слова смысл прожитых лет.
А кроны деревьев ссыпались на землю,
касаясь листвою твоих эполет.
Она никогда не узнает о камне,
лежащем на дне прозрачной реки,
И влажный овал ее облака ночи
не станет светлей в квадрате любви.
Так начинался день...
Got ice wept Monday
to top the arrival blurred doors.
Someone climbed quietly on the windowsill
and sadly I looked at the happy people.
Color three times is not predictable
at the crossroads of asphalt tapes.
Chasing fear not be killed,
a habit of dolgost years.
And the city crumbled to black and white,
letting a poisonous juice days.
And the sky has forgotten his alienation,
throwing at the feet of stencil shadows.
She knows what she does not know the reality.
She sees where not see the lights.
Her silver on my anonymity
It lays down, when we were alone.
And time flowed from the fingers on the strings,
weaving into words the meaning of past years.
And the trees were poured on the ground,
touching the foliage of your epaulettes.
She would never know about the stone,
lying at the bottom of a clear river
And the oval of her wet clouds night
It does not become brighter in the box of love.
So I start the day ...
